Том 8 (XIV - первая половина XVI века, переводная литература)

И егда бысть утро, приде мати Лвова къ сыну своему. Видевши его дряхла и скръбна, и кающася о смерти Телца, и рече к нему: «О чадо, раскаяние и печаль ничтоже ино творит человеку, точию телу искушение и уму омрачение, но бодръ буди и не жали си. Вем бо и без реча твоего, яко и за Телца жалиши и малодушьствуеши, егоже без вины погубил еси. Аще бы ты праведенъ царь, подобаше ти разсудити о нем. Глаголеть бо ся, яко отдавай друг другу сердца. Рци ми убо, яко имелъ еси у себе Телца?» Лев же рече: «Присно убо Телець любовен ми бяше, и веровах ему о всем, и наказаниа его приемлях, и не бяше ми от поучения его никое зло. Ныне же пакы каюся и оскръбляюся о смерти его, зане познаваю, яко неповинен ми бяше, но прельстихся словесы ложными льстиваго Ихнилата». Лвова же мати рече: «Услышах не от коего достоиноверного, яко зависти ради облъга у тебе Ихнилатъ Телца». Лев же рече: «Кто есть сказавый тебе?». Она же рече: «Подобает тайны своих любовных соблюдати. Не храняй бо тайны обесчестивает свою съвесть и свою веру посрамляет». Лев же рече: «Во иныхъ притчах соблюдати таковаа, а инде же явлена суть словеса подобает да ся явить истинна. Яко да обидимым мщение обрящет, тем же подобает согрешение прикрывати. Праведенъ царь не клеветами мучит, ни облыганиемь томит, но истинною и правдою. Боюся, да не такоже раскаюся о Ихнилате, якоже и о Телци». Мати же Лвова рече: «Не надеяхся да ся боиши от моих словесъ». Левъ же рече: «Не боюся словес твоих, но хощу истинну на съвет извести». Она же рече: «Боюся да створиши, и безчеловечна явлюся».

Сия убо слышав Левъ от матери своея, призва вся околныа своя. Призва же Ихнилата. Видев же Ихнилат Лва дряхла, рече къ ближним своим: «Что се зрю бо Лва скръбна и жалости исполнена?» Отвещавши же мати Лвова и рече: «Не за ино что жалует, точию зане тя есть оставил доселе с живыми ходити. Претворил бо еси лестью оканного Телца убити».

Ихнилат же рече: «Вижь, яко всякъ, тщаяйся на благое, готовъ есть да зло постражет. Того бо ради оставиша пустынницы, еже съ человекы пребывание, и изволиша пустыня. Аз бо, яко приятель Лвовъ, сказах ему, яже о Телци. Огнь бо съкровенный въ кремыце железом изгонится, и согрешениа елико испытаются и исправятся, толико паче исправятся и открываются. Аще бых ведалъ, яко согрешил есмь, не бых убо зде был, но в некоем месте сокровенне пребывал бых. Молюся царскому величествию, яко да испытает известно, еже о мне, или самъ, или иному повелит праведному испытателю, иже не имать истинну в лъжу претворити, ниже на лица судити, ниже имат послушати моя завистникы. Многы бо таковыа клеветникы приобретох ныне за любовь, яже имяше ко мне царь. Аще ли се не сотворится о мне, не имам къ кому прибегнути, точию къ Божию благоутробию, иже испытает сердца и утробы.[229] И к сим же не боюся смерти, зане оставлена есть всякому смерть. И аще бых имел тмами душь, не бых пощадел их царева ради угожения». И отвещав некто от боляръ, рече: «Не беседуй таковаа о цареве любови или о своей работе, но о нихже беззаконновалъ еси, отвещай». Ихнилат же рече: «Не веси ли, о безумне, яко несть ничтоже в живых честнейше, паче душа их? И аще азъ о себе не отвещеваю, кому печаль отвещевати о мне? Но проявил еси пред всеми зависть, яже еси имелъ в себе, и показалъся еси, яко не друголюбенъ и не твердъ въ вере. Остави же предстояти цареви, не достоит бо ти такову завистливу предстояти цареви». Сия слышавъ, он изыде уныл.

Лвова же мати рече ко Ихнилату: «Дивлюся твоему сверепству, о Ихнилате: яко таковаа дръзну беззаконна сотворити, безсрамныа глаголы к намъ беседуеши». Ихнилат же, восприем, рече: «Почто мя единемъ оком зриши? Не веси ли, яко изначала две оце имаши? Но яко по пророку вси уклонишася вкупе и непотребни быша,[230] несть ни единъ, иже правду любит и истинну. Царь бо за излихиа своа благодати не обличает мя, ни страшит». Она же рече: «Видите лукаваго сего и неистовнаго, како толика беззаконнаа соделавъ и въ великаа впад согрешениа, превратити начинает истинну и хощет нас словесы своего лукавьства прельстити!» Он же рече: «Несть лепо женам в мужская вещи входити, ни мужу в женьскаа. О горе мужу и дому тому, идеже жена владеет! Безуменъ есть, иже пред царемъ отвещевает без вопрошениа. Иже злая творит, неприятенъ никомуже, ниже отражает приходящаа злаа». Мати же Лвова рече: «Да ти ся не мнит, о неверниче, яко убежати хощеши от осудителнаго мучениа, аще и многословия плетеши». Ихнилат же рече: «Таковии суть, иже ложнаа творят, и от правды укланяющеся, и ни въ словесех своихъ, ни в делех утвержени». Видев же мати Лвова Лва ничтоже о сих глаголюща и рече: «Солгаша, елика глаголаша на Ихнилата, яко истинну беседует, иже пред царемъ съ дръзновением глаголеть, и ни от когоже възбраняемь».

Тогда повеле царь в темницу въврещи Ихнилата и оковати его, дондеже о нем испытает. И по оковании его исповеда Лву мати его, яко: «Леонтопардос сказа ми яже о Ихнилате». Лев же рече: «Остани его. Узрит бо, что хощет пострадати».