Том 8 (XIV - первая половина XVI века, переводная литература)

Глаголеть бо ся, яко некый крагуарь вжеле жену господина на своего, яко лещи с нею. Она же не обращашеся к нему. Прогневав же ся о семъ красуарь, улови в некый день две сои и научи едину беседовати перьскым языком, яко: “Видех госпожу свою со вратарем”; другую учи глаголати, яко: “Не глаголи ничтоже”. Въ единъ убо от дни приключися господину с персы обедовати, и слышаша соя перьсскым языком глаголюща и беседующа, и полюбиша ихъ. Таже и слов, еже беседоваху соя, исповедаша персяне они. Крагуяр же вне стоа и рече: “И азъ сведетелствую, яко таковое дело видех”. Господинъ же его разьярився, хотяше свою жену убити. Она же яже о крагуяри сказа мужу своему, яже: “Лесть на мя сшил есть, зане не послушах его на скверно дело. И ину беседа не знаят соя перьсскыи, кроме слова, иже их научи крагуарь”. Въпроша же соа персяне о некых речех, и обретоша их, яко ино ничтоже не ведят, точию лукавое оно и ложное слово. Пришедши убо крагуарю госпожа его и рече: “Не боиши ли ся Бога, яко таковая на мя сведетельствуеши? Тако ли есть было дело?” Он же рече: “Тако есть было”. И сия рекши ему, напрасно въскочи крагуй и изверте ему очи. Тако и ты постражеши съ дружиною своею, аще лжесведетелствуеши на мя».

Никомуже бо возмогшу Ихнилата осудити, паки затворенъ бысть в темници дни 7. Мати же Лвова Лву рече: «Аще нечьстиваго сего от осужениа отпустиши, познай, яко вси, иже под тобою, еже хотят сотворити, без печали сотворят, известие бо прииметь, аще и зло сотворить, не постражет ничтоже». Виде убо Левъ насилие матери своея, повеле, да убьют Ихнилата.

Таже рече философ: «Разумъйте таковаа и познайте, яко всяк мужь, иже сшивает лесть на друга своего, впадет в ровъ, иже содела».

Притча третья. По убьении Ихнилатове въпрос царевъ. Царь же рече: «Разумехъ таковую притчю. Но еще скажи ми другую притчю о друзех, иже любятца и в любви присно пребываютъ». Философ же восприим, рече:

Друга верна несть изменениа сущих ничтоже. Да скажу се яве. Глаголеть бо ся, яко не в коем граде место бяше на ловъ угодно. На нем же месте бяше дубъ высокъ и дупенъ, в немже вгнездашеся гавран. Въ един убо от дни виде ловца оба люта, на раме убо мрежу носящю, в руку же жезлъ дръжаща. И того видевъ устрашися и смысли в себе пребыти на том дубе, идеже гнездо его бяше, яко да узрит, что хощет сотворити. Ловець же мрежу простеръ и поврьже в ня зерна пшенична. Голубь же некый болший от иных видевъ зерна пшенична, мрежи же не узре, впаде в ня с прочими голубы. Ловець же, видев се, возвеселися велми. Начаша голуби во мрежи смущатися. Пръвый же над ними голубь рече: «Не боитеся, но вкупе друг другу помозем, яко да возможем крилы своими мрежу двигнути». Они же тако сътвориша и въздвигоша на въздух мрежу. Се видев, ловець удивися убо, но не остави их, последовав же по них, мня, яко не много имуть летати. Гавран же все соблюдаше, яже о них. Болший же голубь, виде ловца по них идуща, рече къ прочиим голубем: «Ловец сый последуеть нам. Да аще по полню месту летание сотворим, не оставит же гонити нас. Аще ли же по горних и непроходных местех летание сотворим, скоре убо оставит нас. Еще имам на том пути мыша гостя; и аще до него доидем, скорее узы наша разстръгнеть и нас свободит». Виде убо ловец в недоумении начинание их и возвратися.

Гавран же последоваше по них, яко да узрит дело спасения их, вкупе же и любимаго им мыша узрети. Яко идоша до гнезда его и снидоша землю. Мышь же изшед виде голубя, с радостию прият его и рече: «Кто тя таковым узамъ, о любимиче, приплете?» Он же рече: «Часть мя таковым лютым приплете, яко ослепел бех и на зерна пшенична облакомихся, и во мрежи ят бых. Несть убо дивно о сем, зане впадох аз в таковое падение, болшии бо от мене и в горшаа впадають. Солнце бо луною омрачаемо исчезает, луна же сению земною покрывается; и рыба морьскаа из глубины извлачится; и птица небесныа от въздух сводятся, егда будет им повелено». Сия рекъ, нача мышь глодати узы мрежныа. Голуб же рече: «Начни преже ослобожати сущая под мною, потом же разреши и мене». Мышь же не послушаше я разрешити всех, точию друга своего единого. Яко на длъго простираше слово голубь, и не послушаше его мышь. И рече ему голубь: «Не порочи ми, о мышу, о нихже ти беседую, понеже ми есть дал Богъ область над теми голубы всеми, достоит ми, яко да промышляю о них. Верно бо и приятелно поработаша ми, и за пособьствие их и поспешенье Богъ освободи нас от сетей сих ловчихъ. Молю же ся, да не мене преже разрезав, о сих обленишися. Болши бо ми, еже азъ буду во узах, неже едина от сих». Мышь же рече: «Сия твоа словеса творят и сущаа под тобою, яко люби тебя и прияти тебе». Сия же рекъ, разреши всех от юз, и разрешени быша и отъидоша.