Том 8 (XIV - первая половина XVI века, переводная литература)

Гавран же рече къ мышу: «Обещал ми ся еси, яже о себе, яко да егда доидем до сего места, скажеши ми некаа». Он же рече: «Аз пребывание имех прьвие у некоего мниха и ядях, яже имяше угоднаа снедения. И егда насыщахся и приемлях прочаа останкы моя и прочим мышем представлях. И множицею разсыпа мних келию, яко да обрящет мя, и не возможе обрести мя. Иногда же повешаше пищу свою, яко да убежит врежениа моего, и не возможе убежати. Въ единъ убо от дни странник некый мних приде к нему, и начаша друг съ другом беседовати мниси и рукама плещаху, нас страшаще. Въпроси же и странный он мних вину, о нейже плещаху. Сказа ему, яко: “Мышев ради плещем. Есть бо мышь безсрамен и безстрашив, иже многы пакости творит намъ. Молю тя, поищем входа гнезда его и раскопаим пребывание его”. Случих же ся аз тогда въ гнезде моем, и егда услышах таковыа глаголы и избегох оттуду и во ину дуплину внидох. Имех же в моемь гнезде златникы тысяща, яже подстилах под собою и великомудрех о них. И раскопавше убо мниси землю, и обретоша гнездо мое и златникы, и вземше злато с радостью, и рекоша: “Сие злато разпалаше мыша и пакости нам творяше, но отселе убо смиренъ и сраменъ и некрепок будет". От того часа, якоже и мниси рекоша, съложи ми ся крепость[235] и низложи ми ся высокоумие, и преобиденъ бых от мышев. И въ утрешний день въсхотех въскочити въ хранилницу мнишьскаго ястиа и не възмогох. И се видевше, прочии мышеве въсташа на мя и врази ми быша. Аз же удивихся о том, яко злата ради и друзи и сродници составляются, ибо благаа свесть и мудрость злата ради пребывают. Не имый же богатства скорбенъ есть всегда и мерзок всем является, и безумен, и непотребенъ. Аще бо нищий и убогий муж храберъ обрящется, богатии того наричут безумна и буя, аще ли кроток и смиренъ будет, немощенъ нарицается, аще ли беседует, блудник именуеться, аще ли млъчалив кто, безуменъ нарицаеться. И болше есть преже от сего житиа отъити, нежели солнце имети сраму свидетеля. <...> Сия убо помышляю видех страннаго оного мниха, яко раздели злато и свою часть в некое влагалище вложшу, и сие под главу свою положившу и скрывшу. И въсхотех таи отвлещи злато, мнях бо, яко сном одръжим есть. Он же пробуденъ сый, взят рукою своею, яже обрете рукою своею близ себе вейку и удари мя по главе, и поболевъ зело возвратихся. Таже пакы на влагалище злата дръзнух и видев мя, пакы мних он и удари мя сей вейкою зело по главе, и напрасно кровь из ноздри моих истече и малодушие ми бысть, и едва влекый себе, доидох до дуплины оноа, и безгласенъ лежах часы доволны. Возненавидех толико злато, яко ни в памяти ми имети его, ниже слышети о злате, и разумех, яко всем злым винам лакомаа съвесть есть и начало. Иже лакомьство имать, не может от злата убежати ни на земли, ни на мори. Веровах же, яко несть ничтоже болшее, кроме доволнаго имания. Сего ради убо премених житье свое и пустынное въсприях житье. И имех же и любовнаго голуба, иже преже гавран возлюбися со мною. Ибо несть никоя красота в мире, кроме беседования дружняго. Познах бо искушеньем, яко не подобает мудрому мужу ино ничтоже множайшее искати, точию довольнаго иманиа. Доволно же ино ничтоже несть, развее хлеб и вода. Аще бо и речем, яко онсица владыка бысть всему миру, но не тъи равенъ есть от единому менших, иже беспечално живот свой провожает. И си помысливъ азъ в себе, последовах тебе, о гавране, и се напрасно дружка тебе приобретох, о желво».

Желва же, въсприемши, рече: «Разумех, елика изреклъ еси добре же и премудре, но видя тя, яко непрестанно имаши память в себе, о нихже еси пострадал. Того ради подобает ти видети, яко словеса украшают дело. И болный аще не врачевнаа былиа обрящет, всуе ему есть разумъ, зане не может себе легчину сътворити. Не пецися убо о богатстве, великоумный бо муж и без богатства почитаеться. И лев аще сном спит, но страшенъ есть. Такоже и безумный богат бесчестенъ есть. Ниже о своем странствии помышляй: никтоже бо от мудрыхъ страненъ есть. Не поминай предняя и не глаголи, яко: бех иногда славен и ныне же не славенъ. Елика бо суть в житьи сем, въ тлении и в мимохожении суть. Глаголеть бо ся, яко сия суть от иных не ставная: облачнаа сень, и безумных людии любовь, и женское рачение, и ложное хваление, и богатство. Мудрий мужие ни о обилии богатства радуються, ни о умоленьи скръбят».

Яко гавран услыша беседы желвины, возвеселися о них и рече: «Воистинну несть ино ничтоже в житьи болшее, точию дружнее пособьствие и срадование. Никтоже мудрому пособьствует, точию пакы мудръ, якоже и елефанта падшася не въздвижет инъ никтоже, точию пакы елефантъ».[236]