Другий же от пръвосъветник царевех рече: «Не подобает того убити. Писано бо есть, трость сокрушен да не ниизложиши.[238]
Паче же праведенъ есть миловати и щедрити его, зане таковыа пострада беды и заушениа. Подобает убо того хранити, еже бо питати враги велиа есть похвала». Повеле убо царь с честию и говением пребывати гаврану. Пръвосоветникъ он, иже убити его повелевый, рече: «Понеже того не убисте, поне да будет въ сохранении и да пребывает у насъ, яко враг назираем. Аз бо вем, яко лютъ есть гавранъ сей и льстивъ, и мнит ми ся, яко прелщениа ради пришел есть зде». Начат убо гавранъ беседовати с выпли наедине и любитися с ними. Во един убо от дни рече к ним гавранъ: «Услышах от древних муж, глаголющих, яко аще хто себе во огнь въврьжет, скорее, еже просит у Бога, прииметь. Хощу убо и азъ таковое сотворити и умолити Бога, яко да преложит естество мое на выплевьско видение, яко да с вами на гавраны брань сотворю и въздам имъ о нихже, они мене соделавше». Бяше же ту, иже на убиение его советовавый, и рече: «Подобна суть сия твоа словеса питию, исплънену яду. Аще бо не сожжемъ тобе, не можем естьство твое преложити».Пребысть убо гавран тамо, сматряа начинаниа выплем вся. И толсте и утучне, и возрастоша ему перия, и некогда время обрете и отбеже. И ко гавраном пришед, рече къ царю их: «Радуйся, о царю, се бо желание съвръших. Уже бо вси выплеве въ древе некоем скрышяся. Въстанем убо вси, поидем убо вземше коиждо нас сучиа, елико можем понести, и положим на устех язвины и огнь вложим, и крилы и раздуим, яко быти пламыку въздушну. И сим образом овии внутрь дымом удавлени будут, овии же исходяще опалени будут». Иже и сотворше, гаврани до конца враги своа победиша, и возвратися гавраном царь въ своа си обители победоносець. И рече ко гаврану оному: «Како трьпел еси выплем беседования неподобнаа?» Гавран же рече: «Мудроумен муж, аще и в беды некыа впаднет, покоряеться и худым, дондеже съвръшит желание свое». Царь же рече: «Скажи ми, разум выплем каковъ есть?» Гавран же рече: «Не видех имъ единого выпля разумна, точию рекша совет на мое убьение. Прочии же далече бяху от мудрости. Подобает бо царемъ своа съблюдати тайны и не оставляти тужда некоего
Глаголеть бо ся, яко змий некый, заматеревъ, състаревся, и не возможе ловити и о пищи недоумеашеся. И ползавъ, доиде блата некоего, исплънена жабъ, идеже пръвие ловяше, уныл и скръбен себе тамо близь простре. Жаба же некаа рече к нему: “Почто се, о змию, скръбиши?” Он же рече: “И како да не скръбя? Присно бо от сего блата пищу себе взимах, ныне же прокля мя некто от постник и не могу ловити. Уже бо хощу, да буду яко и конь яздялный царю вашему”. Се слышав жабам царь и прият его, яздяше на нем, и даваше ему на всяк день на пищу две жабе. Тако и аз таковыя работы ради и съвръшения временнаа злаа пострадах».
Царь же рече: «Разсмотрих и видех, яко хитрость и разумом болши есть побежати, нежели противлениемъ. Огнь бо горящь есть и сух, но точию, яже суть на земли, погубляет, вода же есть студена и тиха, и
Царь же рече: «Обретох тя словом и делом приятеля своего. Прочии же словесы безумными хваляться. Тебе бо ради велика благодать нам бысть, сон бо сладкый и пища тобою дасться нам. Глаголеть бо ся, яко отраду велику имат, иже от огница избавится, и еже бремя
Царь же рече к философу: «Разумех речению притча. Прочее скажи ми, како кто достигий желание своего и не могий добре съдръжати его, абие погуби пакы».
Притча о пифице. 5.
Философ же рече: