Том 8 (XIV - первая половина XVI века, переводная литература)

Нам же пришедшим, и смотряхъ на преподобную. И се вся каплющи божественое масло, и помазана миромъ и нардою[348] истинною многоценною, и чюждахся дивяся. Пред мною идяаше в белу ризу, яко снежну, оболчена и сундарь от виса на главе носящу. Внидохом бо яко въ дворъ, и помостъ того двора златом и камениемь блещащься и украшенъ, и скверности в немь не бысть отнюдь. Посреде же златоявленых камений сади процветше всяцыи красни бывааху насаждени, стоаху, неизреченную имуще радость, имже на ня зрети хотяаще весело. Въздвигшем же ся намь на въстокъ двора того, видехь платы светлы страшно устроено во множество велики высоты суще. И еще не отшедшимь намъ оттуду, близ же техь полатъ, сиречь близ въсход ихъ, стоаше трапеза велика, яко лакоть 30, и тако бе от камениа измарагда, лучя въспущающи светлы. Наверхь ей амигдалный сад красен, якоже зело цветущь, и покрывааше выше над трапезою до конца, и красоты трапезы тоа творяаше неизреченныа. На трапезе же велики мисы лежаща позлащены, яко молниа видениемъ, каменообразны измарагды, сардонихи[349] зелении светлии суще, от всякого камениа, исходящаго из раа, зело измечтани, приводящеся в высоту. Брашна же посреде ихь лежаща, овощи страшено и ушарении украшени, багрянообразны и млечно видениемъ, яко стеблие кринное и червленообразно, другое многоизмесны и несказаны бывааху. И цвети же убо различни лучьшии лежааху на мисахъ, и верху цветъ техь овощи неизреченнии они лежааще неизглаголаннии умомъ человечьскимъ. От овоща того свою сласть имущи в себе, якоже смешающихъ онех воню въ единение насыщающихся сласти ихъ ктому не восхотяшется.

Бе же святый блаженный Василий на столе чюдне на верху трапезы, яко господь техь, въ славе почиваа. И стол бе зеленъ страшенъ блистаниемь и своа лучя имущи. Множество же на трапезе с нимъ свеселяхуся дивнымъ темь овощем и съ всекрасными цветы, бяаху бо не яко человецы плоти не имуще, но яко огнеными лучями солнечными кождо ихь въ льготе. Тако и бяаху видение нечеловечно по истовому сложению обоюду имуща не увядающа, разве мужска полу и женска. Елико же питаахутся на трапезе оной дивней, наипаче умножаашется царьскаа она пища и чюднаа, духовнаа убо сущи и мановениемъ Господнимь ту съкровена. Ядущеи же неизреченныа радости исполняахуся и веселиа прерадованна, и бяахуть веселом лицемъ вси друг къ другу прелетающе, и якоже сладкимъ вещаниемь прекрасне беседуще. Черпахуть же имь образомъ некоимъ червленоогнено видениемъ зело светло сиающе безвещественыхъ снежносеянными некими чяшами. Егда приимаше кто от техъ чяшю испити дивныя оноа детели, иже от видениа токмо веселие черплющихь неизглаголанно, скоро неизреченное наслаждение Святаго Духа вси исполняахуся на мног чяс, светяашеся ему, яко светъ, сластноносное лице. Ибо служащеи имъ огневидны юноша прекрасны и белилицы, якоже руно, и мышца ихъ, яко млеко, оболчени в червлену ризу, безвеществены, ушарены красно, и ноги ихь яко снегомъ препоясаны, яко от небеснаго лука, якоже треми ряды превузами различными блещащеся, и наверхь главы ихъ златыми камении и бисеромъ украшены и всяцеми стройными венцы.

Пришедши убо пред мною дивнаа она старица, с неюже аз техь видети приидохъ, поведа о мне блаженному. Он же, яко веселиемь осклабився, к себе приити ми повеле. И ктому приближившю ми ся к ней, и общее поклонение сътворшемъ, рекшю ми: «Благослови чядо свое». И тихо вещаниемъ честный рече ко мне: «Поздраву ли прииде, чядо? Господь Богъ ущедрит тя, и благословить тя, и освятить тя, и съблюдеть тя въ благо, и просветит лице свое на тя, и исполнить тя от всехъ небесныхъ и на земли добраа, и послеть ти помощь от святаго жилища своего, и от Сиона аггелы и архааггелы крепки и пречисты въ оружие въсхищении заступять тя». Мне же на лице зрящю помоста оного, рече къ мне праведный: «Се Феодора, — показа мне, — о нейже бес числа моляшется, како улучи наследие. Видиши ю, како стоитъ пред лицемъ твоимъ. Ныня убо никакоже не наведовай о ней, уже бо ти ю показах». Она же, честнаа человеческаа и помилованнаа от Господа преподобнаго ради, сладкаа видениа смотряаше на мя. «Възвеселишися, чядо, и възрадуешися, — рече, — и благословишися, якоже попечяловалъся еси о мне убозей. И Господь Богъ поспешил ти есть и исполънитъ ти желание молитвы ради господина нашего, отца и пастуха, иже много милости сътвори с нами». Сим тако съвершившемся ту с нами, всехь очи иже на трапезе той питающихся с нами с молчяниемъ многимъ бывааху смотряще.