Тот Феодосии во всем другом был благоразумен, весел, щедр на дары, никогда не расставался с книгами, но было угодно судьбе, чтобы наряду с достоинствами этими имел он и некий злой плевел, такой житейский обычай. Если кто-либо приносил ему хартию, то подписывал ее пурпуром, не прочитав и не вникнув в ее содержание. Вот так ничто не совершенно в человеческой природе, все подвластно греховному заблуждению. Добродетелями украшенная и божественная Пульхерия усердно пыталась избавить царя от его дурной привычки; постоянно обращалась к нему с многими советами и стыдила его словами благочестивыми, но так как ничто не шло на пользу, то придумала нечто такое, чтобы поймать брата на хитрой выдумке. Написала она грамоту, будто бы от имени царя, в которой он дарил ей жену свою как рабыню, и дала грамоту брату своему, и попросила царя, чтобы он заверил ее подписью царской. Он же склонился к ее просьбе, благо и стило было в руке его, пурпурной подписью хартию ту заверил. Она же приняла как ценный дар подписанную им грамоту и как рабыню, купленную за деньги, приобрела царицу. Когда же возмутился царь, то принесла царскую грамоту, и тогда увидел царь ее правоту. Понял он все, и устыдился, и навсегда отвык от такого безрассудства. И все это разрешилось благополучно, как бывает у доброумных людей, с благоговением стремящихся праведно жить, а не нарушать узы дружбы.
Когда еще держал скипетр этот царь, проснулись, восстав от сна многолетнего, стойкие мученики юноши. Спасаясь от неистовства злочестивого Декия, вошли они все вместе в пещеру, природой высеченную в окрестностях города Эфеса, и заснули глубоким и долгим сном. Проснулись же в то время и правоверным явились, почести приняли у них и от царя и снова уснули настоящим и последним сном.
Когда земля потряслась до самых глубин, и содрогнулись души человеческие, и заколебался дух, и благочестивые во множестве Бога молили, внезапно отрок был вознесен ввысь до самого неба и там песнь тресвятую услышал от ангелов. Снова возвращен был — о сила предивная! — и среди людей возгласил, как следует песнь петь. Прежде же того во многом ошибались.
Феодосии этот был Хрисафием подстрекаем и разгневался на Пульхерию и много раз многими терниями уязвлял ее, украшенную всякими добродетелями. Скопец же Хрисафий был нечестив, жесток, коварен, убийца и мерзок душой; о его злодеяниях позднее узнал самодержец, схватил проклятого и, всего лишив и осудив, отправил в изгнание. И долг всех отдал Феодосии, и тело бренное в землю положил, к Пульхерии же благая власть перешла. <...>
IV
ЦАРСТВО РОМАНА ЛАКАПИНА
Все царь делал для Романа, чтобы завоевать, насколько возможно, его любовь. Хитроумный же Роман козни многие плел и, подчинив себе всю державу, царю и владыке отдал в жены дочь свою и с высоты власти безжалостно сверг отчую и дедовскую багрянородную отрасль — зятя своего — и оставил ему только одно имя царское, горемыке, на горе себе его носящему, сам же принял скипетры власти и называем всеми народами царем Романом, а Константин — никак, ибо Роман честь его отнял и скрыл, словно звезду облако. И досыта напитался таковой пищей, но и этим не ограничил ненасытности своих вожделений, но весь чужой хлеб отняв, насытился сам, а владельца хлеба оставил голодным, ибо детей своих и <внука> (от сына своего старшего — Христофора) провозгласил самодержцами и самовластными царями. И что все печальнее и всего горше, что проникает до костей самых и до сердца, — все первостепенное провозглашал от имени Константина в речах, в писаниях и с престола.
Был <Роман> как многоглавый змей на царстве, и нива царская возрастала вопреки ему, как говорит миф о мужах, выросших из земли из зубов драконовых, а посередине был бедами снедаемый багряничный колос, словно розовый куст, заглушаемый тернием островерхим.
Но когда Роман все воздвиг, словно сложил основу стены Семирамидовой или построил башню Халанскую, исполинами созданную, тогда ниспровергнут был, и лик свой разбил, и, власти лишившись, пострадал жестоко. Ибо багрянородный царь Константин, вступив в юношеский возраст и возмужав, когда свет мудрости озаряет человека, взял себе в советники мужей добронравных, змеиные и ехиднины головы отрубил и добился, что к нему перешли скипетры, и, темные прогнав тучи, засиял чистыми лучами самовластия.
Прежде всего Роман, уже бывший в преклонных летах и доживший до глубокой старости и много лет пребывавший у власти, облагодетельствованными им же сыновьями своими свергнут был с престола, и постригли ему волосы, прежде венцом украшенные, как сказал бы кто — склонился первородный Кронос.
ЦАРСТВО КОНСТАНТИНА БАГРЯНОРОДНОГО, СЫНА ЛЬВОВА