Том 9. Письма 1915-1968

Поклонитесь от меня Старице, и Канаве, и Промоине, и Прорве, и каждой иве, и каждой травинке в лугах. И саду и беседке, если она цела. Возьмите все мои удочки.

Рувец, Валя, дорогие, если у вас плохо с деньгами, то телеграфируйте, мы сейчас же вам вышлем. Бога ради, не сокращайте своей жизни в Солотче из-за денег. Не стесняйтесь, иначе это будет свинство.

Выслал Вам заказной бандеролью маленькую книгу, она вышла в Ташкенте.

С. М. НАВАШИНУ

11 июля 1942 г. Алма-Ата

Серячечек, дорогой мой, милый, я знаю, что тебе там очень-очень трудно, но крепись, — другого выхода нет… Мы живем тихо, Звэра грустит, задает смешные вопросы и возится с хозяйством. Все очень взволнованы последними событиями. Михаил Яковлевич пророчествует, как пифия… уже в Москву не едет, да и никто не едет, за исключением Шкловского.

Я получил телеграмму от редакции «Красной звезды» — очень вежливо приглашают приехать в Москву «для писания рассказов», обещают создать все необходимые условия. Я ответил, что смогу приехать, но гораздо позже. «Красная звезда» напечатала «Робкое сердце» (под названием «Встреча») в номере от 5 июля. Там у вас, должно быть, можно достать «Красную звезду»! Получил ли ты мою новую маленькую книгу? Я послал бандеролью. «Белых кроликов» разрешили ставить при условии другого конца. Сейчас идет спор из-за конца. Чем он окончится — еще не ясно.

Вот мои планы (я напишу их тебе и тем самым приведу в ясность и для самого себя). Сейчас я оканчиваю пьесу для МХАТа — осталось всего две картины (из восьми). Сегодня подписал договор с театром Завадского на «Рыцарей». Немца будеть играть Астангов, Клебера — Мордвинов… Потом в начале августа мы со Звэрой поедем в Барнаул к Таирову, а в конце августа или в первых числах сентября — в Сталинабад (к тому времени Альберт закончит «Лермонтова», и, кроме того, Юткевич хочет ставить «Северянку»), а из Сталинабада — в Самарканд к тебе. Вот примерный план. Дальше загадывать нельзя. Из Сталинабада приехал ко мне (опять поправки «Лермонтова») очень милый больной человек, некий Громов. Он объясняется преимущественно одним словом «петрушка»

(«Когда у Лермонтова случилась эта самая петрушка (дуэль) с Мартыновым» и т. под.). Были у Ильиных, и, когда в темноте шли обратно, Звэрунья упала в арычок, разбила немного лапу. На днях смотрел прекрасную английскую картину «Алжир». Вчера председательствовал на вечере, посвященном Хлебникову в публичной библиотеке (самое забавное, что в московских газетах уже давно сообщили об этом вечере как о состоявшемся). Разослали великое множество телеграмм — Рувиму в Солотчу, Александре Васильевне, Доре Сергеевне

Рувцу я предлагаю выслать вызов сюда, т. к. с Рязанью очень не важно. Кончаю, т. к. уже кончается бумажная норма. Буду писать часто

Здесь Прокофьев. Он закончил музыку для «Лермонтова». Володя Луговской здесь — очень величавый, но славный. Подробно рассказывал о тебе. Коля и Семынин приходят очень редко — это хорошо, а то совсем не мог работать.

А. Я. ТАИРОВУ

1942 г.

Глубокоуважаемый Александр Яковлевич, — я попал в лапы к кино (Вы, конечно, прекрасно представляете себе, что это значит), потерял много времени и сил, написал два сценария (оба — серьезные) и только сейчас заканчиваю мхатовскую пьесу. Все обстоятельства сложились очень неблагоприятно для меня — я болел (сердце), врачи запретили мне одно время работать.

В последние дни работать трудно из-за поистине экваториальной чудовищной духоты. Над самыми крышами лежат свинцовые неподвижные облака, должно быть из солончаковой пыли. Какой-то слепой свет разлит под городом, и все чувствуют нечто вроде разжижения мозгов. Мне очень хочется «дорваться» наконец до пьесы для Камерного театра. Я почему-то уверен, что это будет очень свободно написанная вещь, свободно потому, что «лицо» Камерного театра всегда б>ыло для меня очень близким, может быть, потому, что я всегда был склонен к западничеству (иначе говоря, к его высокой культуре), романтике, всегда ненавидел «нутряную», «кондовую», «аржаную» и прочую стихию.

Мне кажется, что лучше всего будет поступить так: на днях к Вам в Барнаул едет Георгий Петрович Шторм (у него, кажется, пьеса почти готова). А я приеду после Шторма, когда он сделает основную работу вместе с вами. К тому времени и Вы освободитесь и я окончу все свои дела и развяжу себе руки для «Камерной» пьесы. Когда это будет? В конце июля, не раньше

Я злюсь на себя за то, что все время опаздываю с работой. Раньше я работал быстро, шутя, теперь, после войны, работать стало, конечно, гораздо труднее.

Я мечтаю о Барнауле еще и потому, что очень стосковался по России. Здесь все очень чуждо, олеографично, а народ — вялый и скучный.

Не сердитесь на меня за опоздания и сумбур со сроками. Надеюсь, что упущенное удастся наверстать.

Передайте мой сердечный привет Алисе Георгиевне. Привет Оттену и Богатыреву.

Всего хорошего.

Ваш К. Паустовский.

Я буду Вам телеграфировать.

Е. Н. МИХАЙЛОВОЙ

16 июля 1942 г. Алма-Ата

Простите, тов. Михайлова, что с таким опозданием откликнулся на Ваше письмо.