Том 9. Письма 1915-1968

Серячок, родной мой, это письмо — последнее из Москвы. Поэтому я не ставлю на нем номера. Начну ставить номера на письмах из Солотчи. Очень, очень долго тебе не писал. Возня с подготовкой к отъезду была неслыханная (командировки для всех, пропуска, пайки, деньги и прочее). Десятки муровых бумажек каждый день, и беготня с 9 часов утра до 10–11 вечера. Наконец вчера все вчерне окончилось, я достал машину через «Красную звезду» (при «благосклонном содействии» генерала Вадимова), и третьего мы выезжаем всем кланом — мы с Лизой и Фраеры — через Рязань и паром на Оке (плашкота еще не навели). Все завидуют нам, хотя и считают нас слегка сумасшедшими. Лиза получила командировку от «Пионерской правды» (?!). Звэра от Союза писателей, причем несколько дней в Союзе висел приказ о том, что «В. В. Навашина командируется президиумом Союза в Ряз. область для совместной лит. работы с писателем Паустовским». Без такого приказа пропуска не дают. В общем, все нормальное (как, например, поездка к себе в Солотчу) расценивается в соответствующих органах как криминал, все же странное (Лиза, собирающая фольклор), как вполне естественное… Очень много литературных дел. И театральных — тоже. Приехал Завадский. Он ставит «Рыцарей звездного неба». Фронтовой театр ставит четыре маленьких спектакля (мои «города»). Каким-то чудом я успел переделать эти рассказы в пьесы. Ставит их небезызвестный Дзиган. «Лермонтова», кажется, разрешат и пустят на экран. В Военно-Морском издательстве скоро выйдет кпига рассказов «Ленинградская ночь». «Красная звезда» напечатала мой «Севастопольский рассказ» (кажется, в номере от 21/IV). Как видишь, и этой возни было много. Поэтому я мечтаю о Солотче, чтобы немного прийти в себя. Все, что я тебе перечислил, — это сотая часть дел. Я не пишу о радио, газетах, журналах и всяких людях, которые приходят каждый день. Часто бывает Ной Лурье, Никитин, Вова Толстой (па днях он приходил с отцом), забегает Дора Сергеевна. Нина ходила с домработницей к всенощной (на пасху), и у нее украли в церкви «свяченые яйца», вытащили из-под ног. Были у стариков Фединых на пасху— очень скромную (кулич, спеченный в «чудо-кухне», и сыр). Старик похудел и стал очень красив. Был я на похоронах Немировича в МХАТе. Впечатление осталось такое, что хоронят не Немировича, а Художественный театр и театр вообще. Папаша Шкловский (который окончательно перешел со мной на «ты») бегает, как бешеный кот, добывает деньги, моет у себя полы и ждет своих из Алма-Аты. Он, в общем, сумасшедший, но добрый человек (на днях он послал Тане Арбузовой свои деньги). Приехало семейство Ивановых, — мальчишки стали длинными, приехал загадочный Зощенко и Коварский. Каждый день я встречаю множество людей, и у меня мельтешит в глазах. Смоличи живут в твоей комнате и очень довольны. Он уже устраивает всякие «рационализации» — он очень любит возиться с хозяйственными изобретениями…

Старик Федюкин подарил мне для Солотчи чудесный портрет Аксакова. Вообще, все просятся приезжать в Солотчу — Федины, и Новиков-Прибой, и Никитин, и даже Завадский с Улановой.

С. М. НАВАШИНУ

6 мая 1943 г. Москва

Серячек, родной мой, пишу еще из Москвы, но это письмо, должно быть, последнее. Остальные будут из Солотчи. Хочется написать тебе подробно обо всем, но так «заморочена» голова, что я с трудом восстанавливаю последовательную цепь «событий». Прежде всего о Солотче. «Кр. звезда» устраивает нам машину. Машина будет только через три дня. Поэтому Звэра с Лизой и Фраеры уезжают на пароходе (пароходы ходят совершенно пустые), а я через три дня со всем огромным барахлом (25 мест, в том числе новая дубовая бочка, самовар и прочее) выеду на машине. Звэра берет с собой только немного продуктов, свой чемоданчик и… бюст Пушкина, который мы поставим в солотчинском саду. Возможно, что со Звэрой поедет на пароходе до Бронницы папаша Шкловский. Бюст Пушкина приводит всех в умиление и в удивление. Возня с отъездом невероятная, все делается страшно медленно, так как во всех учреждениях, помимо крючкотворства, огромные перерывы на обед, всюду в разное время, причем за час до обеда служащие делаются невменяемыми от предвкушения еды, а после обеда — от обманутых ожиданий. На днях пришел пароход из Чистополя. Народу приехало мало. Из Сельвинских никто не приехал,

даже Циля. Поэтому мы уедем из квартиры Сельвинских. Наша квартирка уже прибрана, потеплела, Смолич тихо живет там и увлекается рассматриванием «Джеографика».

Сейчас Звэра бежит с Лизой за санобработкой. Я хожу в рувимовском роскошном осеннем пальто. До сих пор не достал ничего, — по московским темпам на пальто надо потратить, очевидно, около года.

Приехал старик Таиров. Рассказывал о премьере… Посылаю тебе первую программу. Спектакли в Барнауле идут очень хорошо, билеты распроданы на два месяца вперед. У Таирова мы были со Звэрой в «Москве» вместе с Никитиным и его женой Рэнэ Ароновной, которую он все время ругает за то, что у нее такое неподходящее имя.