Томъ девятый. Передвинутыя души, — Кругомъ Петербурга

Спасибо ему и его друзьямъ. Мы провели вмѣстѣ очаровательную недѣлю. Ходили пѣшкомъ изъ одного горнаго села въ другое, спускались въ лощины, купались въ горныхъ ручьяхъ подъ водопадами, ночевали въ старыхъ монастыряхъ, въ лѣтнихъ шатрахъ по нагорнымъ пастбищамъ и подъ открытымъ небомъ. Говорили съ пастухами и съ горными стрѣлками, и съ попами, и съ народными учителями, со стариками и съ молодыми. Я увидѣлъ мирную жизнь бодраго сельскаго народа, крупныя семьи, патріархальный бытъ, старые плуги и молотильныя доски, жирнохвостыхъ барановъ, ручныхъ, какъ собаки.

Мы знаемъ объ этой жизни меньше, чѣмъ о Дагомеѣ. Мы посылаемъ ей въ видѣ культурнаго дара своихъ окружныхъ приставовъ, которые собираютъ дани и саломъ, и масломъ, и года черезъ три вывозятъ въ тяжелыхъ фургонахъ домашнія вещи, кавказское серебро и персидскіе ковры.

Іованнесъ Туріанцъ путешествуетъ налегкѣ. Въ карманахъ у него ни кошелька, ни часовъ, ни даже носового платка. Вещи свои онъ забываетъ на ночлегахъ. Онъ беззаботенъ, какъ птица небесная. У него огромная семья, одиннадцать человѣкъ дѣтей, и онъ питается стихами, боюсь, больше въ духовномъ, чѣмъ въ матеріальномъ смыслѣ, ибо всего армянскаго народа на Кавказѣ милліонъ съ четвертью; книги имѣютъ тиражъ въ 1,500 экземпляровъ и роковымъ образомъ должны приносить убытокъ. Армянская литература существуетъ благодаря щедрому патріотизму и жертвамъ армянской интеллигенціи. Въ прошломъ году бакинское издательство заплатило Туріанцу за изданіе стиховъ 1,800 рублей, по 75 рублей съ листа. Гонораръ для Кавказа неслыханный. Я боюсь, что будетъ трудно выручить эти деньги отъ продажи стиховъ.

Впрочемъ, Туріанцъ не думаетъ ни о приходахъ, ни о расходахъ. Онъ весь въ настоящемъ, душа нараспашку. Живетъ на улицѣ, среди пріятелей. Изъ его домашней жизни разсказываютъ слѣдующій анекдотъ. Въ одно утро онъ всталъ съ веселой ноги и увидѣлъ, что жена поставила на плиту большой котелъ. Ему почему-то вообразилось, что она варитъ хашъ, — національное блюдо изъ бараньяго потроха, головы и ножекъ. Онъ вышелъ на улицу, встрѣтилъ пріятеля и пригласилъ его къ обѣду.

Потомъ другого, третьяго: «Будетъ хашъ. Только вина захватимъ».

Вино въ Тифлисѣ дешевое.

Не довольствуясь этимъ, онъ разослалъ съ полдюжины пригласительныхъ записокъ. Къ двумъ часамъ Іованнесъ Большой съ пріятелями является домой. Жена съ ужасомъ смотритъ на нежданыхъ гостей. Потомъ раздаются звонки и являются другіе…

— Ну что ты смотришь? Давай хашъ.

— Какой хашъ? Я поставила въ котлѣ воду для стирки…

— Покойный католикосъ, Мкртычъ Хриміанъ шутилъ со мной, — разсказывалъ Туріанцъ. — Женѣ моей говорилъ: «Этотъ, навѣрное, не помнитъ, какъ зовутъ его дѣтей. Думаетъ, должно быть, что это лишнихъ одиннадцать стихотвореній». Покойный Мкртычъ любилъ армянскихъ поэтовъ…

И всѣ эти интеллигенты, люди довольно безбожнаго образа мыслей, стали наперерывъ хвалить и поминать добромъ покойнаго католикоса.

— У этого старца было великое сердце, — сказалъ Аріарани, — и душа демократа. Онъ былъ для насъ, какъ для васъ Левъ Толстой…

У Аріарани тоже шестеро дѣтей. Шавердовъ опять въ другомъ родѣ. Онъ холостой, безъ личныхъ интересовъ, маленькій, кроткій, очень упорный и крѣпкій, какъ сталь. Дѣйствіемъ такихъ людей совершилось возрожденіе армянскаго народа. Этотъ тихій человѣкъ не знаетъ, что такое опасность. Онъ постоянно странствуетъ. Во всѣхъ армянскихъ областяхъ поприще его дѣятельности: въ Закавказьѣ, и въ Турціи, и въ Персіи. Для дорійскихъ крестьянъ онъ является судьею и оракуломъ. Они перехватываютъ его на каждомъ перекресткѣ, уводятъ его въ сторону и совѣтуются съ нимъ о своихъ семейныхъ дѣлахъ.

Рубенъ Шавердовъ знаетъ множество старыхъ крестьянскихъ исторій этого края, то страшныхъ, то трогательныхъ, то смѣшныхъ. Вотъ онъ лежитъ у костра на спинѣ и долго смотритъ въ небо. Потомъ приподнимается и, опираясь на локоть, начинаетъ разсказывать: