Том II. Введение в философию права

Сделаем однако еще один шаг. На уровне идеологии несводимый остаток зрения, мешающий присоединиться к предложенной гармонии, неизбежно получает статус шпиона, т. е. предателя. Французское espier в смысле предать встречается в документах 1080 года. Но что сказать об уровне, на котором создавалась гармония, – художественном, эстетическом, литургической поэзии, архитектуры, живописи? Мечта безусловного охвата всех сознаний тут конечно как всегда жила. Едва ли однако от самих творцов шло жесткое отвержение чужого. Вернемся к ощущению бездны и головокружения у вошедшего во внутреннее пространство Сан Витале в Равенне. Храм для оглядывающегося посетителя вращается[472]. Сходная снятость метрического пространства, приподнятость всего человеческого существа создается храмовой музыкой, живописью и, может быть, всего больше размеренной последовательностью долгого богослужения, которое должно изменить вошедшего, вызвав в нем κατάνυξις, уязвление. Оно выводит душу из привычного состояния в открытое.

В середине художества художеств, как называли молитвенное делание, открывается простор. Душа снимается с петель. Освобожденная, она в равной мере открыта для благостной гармонии и для искушения.

В событии византийской религиозной культуры надо различать два такта. Состояние то ли в теле, то ли вне тела, о котором сообщили Владимиру Киевскому его послы, само по себе, вызвано ли оно вращением храма или небесной музыкой, есть чистая открытость и пока еще не то, чего хочет идеология и государство в видах единодушия граждан. Евангелие и Библия в их глубине тоже не гармонизация сознания, а скорее такая буря, что Церковь вплоть до сравнительно недавно наступившей эпохи массового равнодушия не поощряла их чтение без своего толкования. Катехизис, догматика, литургия вводили в русло гармонии огонь, от которого разгорелась вера. Радикальный богослов называет поэтому поведение церкви предательством, хотя и неизбежным и даже необходимым, потому что иначе огонь трудно было бы сберечь.

В качестве психологического устроения соборное единство не менее шатко чем лекарствами созданное здоровье. Κατάνυξις, достигаемое на протяжении храмовой службы уязвление, определяется в отличие от этого как надежный дар Бога[473]. Подобно архитектуре Сан Витале или даже в еще большей мере уязвление оставляет человеческое существо без опор. «Уязвление есть душевная скорбь без гордыни, когда душа не дает себе никакого успокоения, но представляет себя видящей лишь свое разрешение (смерть)»[474].

Вернемся к тому, что называют обволакивающим в стиле Евсевия. Будем различать выведение человеческого существа из обыденного состояния, приподнимание в опасную бездну свободы, с одной стороны, и гармонизирующую организацию сознания, с другой. Иллюзия, будто это различение дается просто, быстро отпадет. На примере: армейская, монастырская, партийная организация может отвращать принудительностью, но она необходима и способна обнаруживать в критический момент спасительную сторону дисциплины. Еще пример. Освобождение сознания при чтении классика философии (Платона, Гегеля) не только может показаться, но обычно почти всегда большинству рядовых читателей и кажется индоктринацией, манипулирующим внушением.

Сохранить при такой двусмысленности наше различение можно только следующим образом. Головокружение, потеря ориентиров, взвешенность, ощущение себя в бездне, создаваемое например архитектурой Сан Витале будем считать не маргинальным и наведенным, а достойным человека свободным состоянием духа. Автором манипуляций над собой оказывается прежде всего и в основном сам человек в той мере, в какой он непривычен к такой свободе, не выносит, боится ее и ищет из нее выхода. Он автоматически выпадает при этом в несвое, а потому готов подчиниться практически любому предложенному устроению. Важная граница проходит таким образом не между свободой и гармонией, а между свободой, на которую может опереться подлинная соборность, и упадком, выпадением в несобственные структуры.

Видя в Евсевии благостные манипуляции сознанием, мы упускаем в нем проповедника свободы в условиях сильного христианизированного государства.

Природа человека есть свобода (Гегель). Она его бездонное основание. Ее частный случай – описанное выше головокружительное пространство, внушаемое ранневизантийским искусством. Только на свободе может строиться устойчивое согласие. Отличается ли неподлинное бытие признаком несвободы? Конечно. Например, невозможность уйти из тюрьмы конечно несвобода. Но такая несвобода условна. Подчинение дисциплине тоже может оказаться свободой. Безусловная свобода захватывает полноту человеческого существа и выходит в безосновность, в ничто.