Томъ седьмой. Духоборы въ Канаде. — Белая Арапія. — Искатели

— А ты почемъ знаешь? — живо возразилъ Митя. — Кто тебя нанялъ судить живую тварь? Комару вѣдь тоже больно, даромъ онъ маленькій. Ну-ка, у тебя бы ногу оторвать или руку свихнуть? Небось, ты не хочешь? А какъ онъ поменьше, то у него можно, значитъ? Ну, кабы тебя этакъ-то схватилъ кто-нибудь большой, какъ китъ Іону во чревѣ?..

— А нашто комаръ кусается? — защищалась нѣсколько опѣшившая Христина. — Я его не трогаю…

— Кусается, такъ возьми да отгони… — степенно отвѣтилъ Митя. — То есть, этакъ я думалъ раньше! — прибавилъ онъ вдругъ.

— А теперь, стало быть, покорился? — сказала Христина, уже оправившись и съ полемическою нотой въ голосѣ.

— Не покорился, — возразилъ Миги, — а по мыслямъ моимъ иначе вышло. Къ примѣру, мы мудрствовали такъ: Богъ создалъ міръ въ кротости и красотѣ, а человѣкъ переуродовалъ его и все перепортилъ.

Онъ формулировалъ свою основную мысль очень близко къ извѣстнымъ словамъ Руссо.

— Богъ создалъ такое множество вещей, цвѣты, травы, плоды и все отдалъ людямъ даромъ, а люди все расхватали и разобрали, и теперь, то есть, даже бумажки кусочекъ не дадутъ даромъ, а все говорятъ: купи. А съ природой человѣкъ поступаетъ какъ разбойникъ: цвѣтокъ увидитъ — сорветъ, дерево увидитъ — срубитъ, а они вѣдь тоже живутъ и растутъ… Для жизни человѣческой, говорятъ, надо трудиться. Но какой у человѣка трудъ, самый разбойницкій! Плугъ вѣдь все равно — ножъ, острое желѣзо. Разворочай землѣ утробу — силомъ, напихай туда зерна — силомъ, что вырастетъ, подрѣжь подъ корешокъ, желѣзомъ. Все силомъ, отъемомъ… Къ чему это? Земля вѣдь тоже живая?..

— А то якъ: къ чему? — возразила Христина. — Хлѣба иста…

— А мы пробовали безъ хлѣба, — простодушно сказалъ Зыбинъ; — на травку перешли.

— Тю! — сказала Христина. — Хиба жъ вы овцы?..

Зыбинъ улыбнулся и утвердительно кивнулъ головой.

— Когда заперли нашихъ въ Іорктонѣ въ эмигрантскій домъ, — сказалъ онъ, — тамъ ограда большая, наши упадутъ на траву, да и пасутся. И еще приговариваютъ: «Вотъ пасутся мирныя овечки, которыхъ скоро будутъ терзать хищные волки»…

— А можно травой наистись? — недовѣрчиво спросила Христина.

Быть можетъ, она уже соображала, нельзя ли ввести травоѣденіе въ домашній оборотъ въ качествѣ новаго рессурса.

Митя покачалъ головой.

— Нѣтъ, плохо, — признался онъ, — она сильно горькая. Брюхо набьешь, а толку настоящаго нѣтъ. Неспривычно, видится…

— Голодно, значитъ? — протянула Христина нѣсколько разочарованнымъ тономъ.

— Что нашъ голодъ? — возразилъ Митя. — Вонъ Проня Погожевъ 43 дня безъ пищи былъ. Спрашивали: для чего? «Больше сорока дней, — говоритъ, — никто не постился. А я хочу испытать, сколь долго тѣло мое можетъ быть безъ пищи». И даже будто воду не пилъ. А только когда тѣло очень томится, то купался въ водѣ. Говоритъ, тѣло кожей принимаетъ въ себя воду.

— Все это никчемница! — изрекла Христина безапелляціонный приговоръ надъ опытами духоборскаго мудрствованія.

— А развѣ трава не живая? — возразилъ я съ своей стороны.

— Вотъ, — радостно подхватилъ Митя, — я теперь тоже такъ думаю. У Бога все живое, — вода живая, и травка, и земля. И я тоже живой. Стало быть, я могу исполнить надъ ними свой законъ. Этакъ-то правильно и просто, а если мудрствовать по-нашему, то ѣсть нельзя, и жить нельзя, чтобы продолжить родъ.

— Я теперь на все согласенъ, — прибавилъ Митя, — даже мясо ѣсть могу. Что же, живой живое ѣстъ. То же и о работѣ, — продолжалъ Митя. — Какъ можно говорить: работа — ярмо? Каждая травка и козявка работае у Бога и Богъ Самъ работае. А ты какъ хочешь отслониться?.. Тоже и объ одежѣ. Какъ мы говорили, будто одежа противъ природы? Что зачѣмъ всякій звѣрь ходитъ безъ одежды, корова, напримѣръ, или лошадь? А у человѣка непремѣнно какая-то покрышка. Или что лилія полевая цвѣтетъ и красуется, а одежду не ткетъ? А навстрѣчу всего этого я скажу: не бываетъ орѣхъ безъ шкурки и луковка безъ шелухи, картошка безъ кожи, а человѣкъ безъ одежи.

Исходя изъ однихъ и тѣхъ же принциповъ, онъ успѣлъ прійти къ выводамъ, совершенно противоположнымъ мудрствованію «искателей пути».

— Пріѣду на село, — началъ опять Митя, — всѣмъ стану говорить, такой и такой я былъ дуракъ… Жена, пожалуй, разсердится за мясо, — прибавилъ онъ съ минутнымъ опасеніемъ, но лицо его тотчасъ же опять расплылось широкой улыбкой. — Молодая у меня женка, — сказалъ онъ, — и дѣточекъ двое, мальчикъ и дѣвочка. Два мѣсяца не видалъ, не чаялъ уже, что и придется свидѣться.

Радость предстоящаго свиданія вытѣснила изъ его души опасеніе возможныхъ разногласій.