— Я знаю, гдѣ ферма! — поспѣшно прибавила она, чтобы уничтожить подозрѣніе, что она могла заблудиться въ лѣсу. — Ферма тамъ! — Она указала рукой направленіе.
Вихницкій немного смутился. Онъ тоже прекрасно зналъ направленіе, по которому лежала ферма Катиной сестры.
— Здѣсь есть колесная дорога, — сказалъ онъ, — и совсѣмъ близко. Только надо пролѣзть сквозь эти кусты! — и онъ указалъ на самое густое мѣсто чащи.
Онъ вынулъ изъ кармана крѣпкій складной ножъ, раскрылъ его и принялся обрубать вѣтви, — стараясь прочистить проходъ для молодой дѣвушки.
Черезъ двѣ сотни шаговъ кусты внезапно оборвались, и дѣвушка и ея спутникъ вышли на проселочную дорогу, гдѣ среди густой травы пробѣгали прямыя, плотно накатанныя колеи.
Дорога была настолько широка, что Вихницкій, шедшій впереди, дождался своей спутницы, и они пошли рядомъ.
— Неужели вы прямо изъ Россіи? — спросилъ онъ, какъ будто про себя.
— А то откуда? — разсмѣялась дѣвушка.
Усталость ея прошла, она снова вспомнила, что въ карманѣ у нея цѣлый капиталъ и что черезъ нѣсколько дней она начнетъ зарабатывать деньги, и ей вдругъ захотѣлось запѣть или начать прыгать на этой лѣсной дорожкѣ.
— А что такое Россія? — спросилъ Вихницкій тѣмъ же тономъ.
— А вы развѣ не знаете? — удивилась дѣвушка.
— Я не знаю… Меня маленькимъ увезли! — сказалъ Вихницкій.
— Россія! — начала Баскина и неожиданно засмѣялась. — Россія большая-большая страна!
Она внезапно почувствовала, что впечатлѣніе многочисленныхъ обидъ и мытарствъ, вынесенныхъ ею въ Ямкѣ, сгладилось на такомъ большомъ разстояніи, и въ душѣ ея всплыло цѣльное и яркое представленіе объ огромномъ русскомъ мірѣ, оставленномъ сзади, загаданномъ, безпокойномъ и составляющемъ цѣлую стихію.
— А зачѣмъ люди уѣзжаютъ оттуда? — спросилъ Вихницкій наивнымъ тономъ. — Меня вотъ увезли, а вы сами уѣхали?.. Что же, тамъ мѣста нѣтъ?..
— Мѣста много, а мѣстъ нѣтъ! — отвѣтила Баскина каламбуромъ, невольно напрашивавшимся на языкъ. — Ѣсть тамъ нечего!
— Господи, какъ я ѣсть хочу! — неожиданно прибавила она, и снова разсмѣялась.
Вихницкій опустилъ руку въ карманъ и вынулъ узкую коробку сухихъ бисквитовъ, которые американскіе студенты и молодые писцы часто употребляютъ на завтракъ.
— А больше ничего нѣтъ! — прибавилъ онъ извиняющимся тономъ.
— О, спасибо и на этомъ! — поблагодарила дѣвушка, раскрывая коробку. — Въ Россіи бѣдно! — прибавила она, перекусывая бисквитъ. — Здѣсь счастья больше!
— Какое это счастье, — сказалъ Вихницкій, — на фабрикѣ работать?..
— А вотъ три года поработаю, — сказала дѣвушка, — накоплю денегъ!
— А потомъ что? — спросилъ Вихницкій.
— Учиться буду! — сказала дѣвушка. — Сдамъ экзаменъ на городскую учительницу!
— А что потомъ? — повторилъ Вихницкій со странною настойчивостью.
— А потомъ жить буду! — воскликнула дѣвушка. — Какой вы, право! — засмѣялась она. — Развѣ можно знать, что будетъ потомъ?..
Вихницкій немного помолчалъ.
— Скучно жить для себя! — возразилъ онъ. — Человѣкъ долженъ себѣ поставитъ цѣль, что-нибудь большое, вѣчное, такое, чтобы думать не о себѣ, а только о немъ, чтобъ знать, что ты умрешь, а оно останется, и вырастетъ и достанетъ до неба!
Глаза его разгорѣлись, и голосъ сталъ громче. Баскина опять посмотрѣла на него съ удивленіемъ.
Сквозь его чудное произношеніе съ обиліемъ глухихъ нерусскихъ гласныхъ неожиданно пробилось что-то удивительно знакомое, то самое, что носилось на улицахъ даже въ захолустномъ Бытомірѣ и давало силы жить всему поколѣнію въ мученическихъ условіяхъ большихъ и малыхъ Ямокъ.
— Америка тоже большая страна! — сказала она уже нерѣшительнымъ тономъ. Ей почему-то показалось, что въ этой богатой странѣ, гдѣ за работу на фабрикѣ съ перваго разу даютъ по семи долларовъ въ недѣлю, пылкія и возвышенныя рѣчи не совсѣмъ у мѣста.
— Большая, что ей сдѣлается! — отвѣтилъ Вихницкій. — Хотите, я вамъ скажу, въ чемъ разница. Эта страна существуетъ для насъ, а не мы для нея. Она, конечно, идетъ себѣ, куда ей надо, а мы работаемъ и зарабатываемъ деньги, пьемъ, ѣдимъ, ходимъ въ театръ, кладемъ деньги въ банкъ. Вотъ и все.
— Вы учитель? — сказала дѣвушка. — Учите людей, что по-вашему правда!
— А что я имъ скажу? — возразилъ Вихницкій съ нѣкоторой горечью. — Вонъ раввинъ Готхейль каждый день говоритъ имъ: если будешь жить скромно, не пить пива, класть центъ къ центу, то накопишь денегъ, откроешь маленькое дѣло и станешь изъ работника хозяиномъ!..
— А что, это правда? — спросила дѣвушка.
— Какъ вамъ сказать? — отвѣтилъ Вихницкій. — Конечно, если накопишь денегъ и заведешь собственное дѣло, то станешь хозяиномъ!
— Это очень хорошо! — сказала дѣвушка наивно.
Вихницкій разсмѣялся.
— Всѣ вѣдь не могутъ быть хозяевами, — возразилъ онъ.
— Отчего? — спросила дѣвушка. — Если бы простые люди не пили вина и копили деньги на черный день, имъ жилось бы гораздо лучше, чѣмъ теперь, — сентенціозно прибавила она.
Эта была уличная мудрость Ямки. Баскина всосала ее съ молокомъ матери, и эти готовыя и ясно отчеканенныя формулы жили въ ея умѣ, бокъ-о-бокъ съ смутными порывами младшаго поколѣнія, съ которыми она была знакома изъ третьихъ рукъ.