Том восьмой. На родинѣ

Владиміръ Ивановичъ пришелъ, посидѣлъ немного, жалостно посмотрѣлъ на Пашеньку и убрался обратно. Въ ней была сегодня замѣтная перемѣна къ худшему, и даже его безхитростное краснорѣчіе изсякло предъ недвусмысленною тѣнью надвигающейся развязки. Пашенька не говорила и даже не шептала, а все лежала, откинувшись на подушки, и молча смотрѣла въ лицо Владиміру Ивановичу. Но когда онъ собрался уходить, она поманила его къ себѣ.

— Прощай, Володенька! — сказала она чуть слышно. — Христосъ съ тобой! Поцѣлуй меня!

Владиміръ Ивановичъ нагнулся, чтобы исполнить ея просьбу, и разревѣлся, какъ баба. Пашенька сжала его руку и сдѣлала движеніе, чтобы поднести ее къ губамъ, потомъ разжала пальцы и махнула рукой Владиміру Ивановичу.

— Приди завтра! — прошептала она на прощанье.

Онъ послушно кивнулъ головой, хотя самъ не зналъ, какъ ему удастся урвать изъ своего безотраднаго чиновничьяго дня два часа времени, необходимые для того, чтобы съѣздить на Васильевскій островъ; потомъ потихоньку отошелъ въ сторону, какъ огорченный ребенокъ, взялъ свою шляпу и медленно вышелъ изъ палаты, пятясь и все поглядывая на Пашенькино лицо. Быть можетъ, онъ былъ безсознательно доволенъ, что ему позволили удалиться изъ этой гнетущей атмосферы, гдѣ не помогали ни его простодушное непротивленіе жизни, ни безхитростная философія.

Когда онъ спускался съ лѣстницы, въ его душѣ даже складывался кроткій протестъ противъ неизбѣжной судьбы.

«Зачѣмъ же мы съ Пашенькой такіе несчастные, нищіе, больные?.. — спрашивалъ онъ самъ себя. — Лучше бы мы теперь оба были молодые, здоровые, красивые, имѣли собственный домъ, сто тысячъ рублей капиталу… Я бы бросилъ службу, поѣхали бы въ Крымъ, Пашенька бы выздоровѣла! — продолжалъ онъ развивать свою мечту, забывая, что уже сдѣлалъ Пашеньку молодою и красивою. — Потомъ жили бы вмѣстѣ!»

Онъ постепенно такъ увлекся этою мечтой, что даже не сѣлъ въ конку, хотя его квартира была на другомъ концѣ города, но пошелъ пѣшкомъ, соображая различныя подробности этой предполагаемой жизни и натыкаясь по дорогѣ на прохожихъ, какъ пьяный. Но, повернувъ на свою улицу, онъ внезапно очнулся и, не доходя до воротъ, зашелъ въ винную лавку, купилъ бутылку водки и сунулъ ее въ карманъ. Черезъ полчаса онъ сидѣлъ безъ сюртука за столомъ. Лампа безъ абажура ярко освѣщала небольшую комнату, а на столѣ стояла бутылка и рюмка. Съ тѣхъ поръ какъ Пашенька переселилась въ больницу, онъ могъ безпрепятственно предаваться своей «слабости», и это была дѣйствительная третья подруга, къ которой могла бы ревновать его больная, если бы хотѣла сообразить дѣйствительное положеніе вещей.

«Теперь пора умирать!» — скорѣе почувствовала, чѣмъ подумала Пашенька, оставшись одна, и, странное дѣло, какъ будто успокоилась. Голова ея стала яснѣе, боль въ груди легче. Мысль ея принялась работать въ этомъ новомъ направленіи. Она думала о смерти, съ которою ей придется встрѣтиться лицомъ къ лицу, быть можетъ, не дальше, какъ завтра или послѣзавтра. Что такое смерть? Какъ она приходитъ? Что чувствуетъ человѣкъ въ минуту смерти?

«Должно быть, тяжело будетъ! — думала Пашенька даже съ нѣкоторымъ любопытствомъ. — Говорятъ, тяжело душѣ разставаться съ тѣломъ»… — «Зато не долго!» — попробовала она утѣшить себя. — Потомъ все будетъ по-новому; не будетъ боли, кашля, безсонницы, больничной ѣды, всѣхъ нуждъ и отправленій, которыя были такимъ тяжелымъ бременемъ для ея безсильнаго тѣла и отравляли ей каждый день и каждый часъ до самаго конца!..

Додумавъ эту мысль, Пашенька почувствовала, какъ холодный ужасъ проползъ по ея спинѣ. Именно это отсутствіе боли и всякихъ ощущеній и составляло черную яму, въ которую такъ страшно было свалиться.

«Господи! — подумала Пашенька, — развѣ ничего нѣтъ, кромѣ смерти? Есть вѣдь „тотъ свѣтъ“, загробная жизнь!..»

Мысли о Богѣ и церкви сами собой пришли ей на умъ. Она стала вспоминать далекіе дѣтскіе уроки и то, что приходилось слышать потомъ во время службы. Грѣшники будутъ наказаны и она вмѣстѣ. Безъ сомнѣнія, она тоже грѣшница. Она стала торопливо припоминать свои прошлые грѣхи, но какъ на зло ничего не приходило въ голову, или, вѣрнѣе говоря, приходили разныя вещи, но все какъ-то не идущія къ дѣлу. Вотъ, напримѣръ, она мало блюла посты, но мысль о всякой пищѣ, постной или скоромной, теперь возбуждала въ ней непреодолимое отвращеніе, и она поспѣшила перейти къ другому. Вотъ еще съ заказчиковъ, бывало, она старалась получить лишній грошъ, бывала зла, капризна, говорила худое объ людяхъ… Еще что? Съ Владиміромъ Ивановичемъ жила безъ брака. Еще что?..

Она внезапно почувствовала, что эти мелкіе грѣхи жизни совершенно ничтожны и, главное, нисколько несоизмѣримы съ тою ужасною бездной, которая надвигалась на нее.

«Что вспоминать? — отвѣтила она сама себѣ. — Въ грѣхѣ рождена; жила, грѣшила; теперь вотъ умираю»… «Господь не хочетъ смерти грѣшника!..» — припомнилось ей вдругъ.