Томек в стране фараонов

Отдых, чувство общности, мягкое сияние утреннего солнца отодвинули в прошлое напряжение недавней борьбы с безжалостной стихией. Полякам хотелось вдоволь насладиться наступившей разрядкой, и они выбросили из головы все тревожные мысли. Лишь Салли не покидало беспокойство. Все еще находясь под впечатлением сна, она не могла удержаться от напоминаний о необходимости соблюдать осторожность. Тем более что девушка решила остаться в лагере, чтобы привести в порядок свои заметки.

– Милая ты моя голубушка… Да от нас всё как от стены горох, ты ведь и сама в этом убедилась.

Новицкий со смехом комментировал предупреждения Салли, когда в их лагере появился Беньковский. Он приехал проститься. По этому случаю все планы поменялись: беседа с интересным гостем была важнее. Новицкий вернулся к теме, которую раньше они, как он выразился, только «начали», и задал вопрос археологу:

– А вы здесь, на раскопках, наверное, первый поляк?

– Один из первых, – поправил Беньковский. – Первым был граф Михаил Тышкевич[123].

– Опять аристократ, – скривился Новицкий.

– В 1861 году он вел раскопки в Эль-Карнаке. Нанял шестьдесят крестьян, сам сидел в плетеном кресле под зонтиком, следил, чтобы землекопы ничего не украли.

– Бездельник! – Новицкий никак не хотел распроститься с нелюбовью к аристократам.

– Но ему пришлось быстро свернуть свои дела, как раз в это время ввели правило, что нужно получать официальное разрешение на раскопки.

– Что-нибудь он раскопал? – заинтересовался Томек.

– Так, мелочи: алебастровую статуэтку Исиды, чернильницу, несколько скарабеев, деревянную шкатулку, золотое кольцо…

– Одним из первых поляков, подошедших к Египту с научной точки зрения, был Юзеф Сулковский, – сказал Томек. – Он первый египтолог – выходец из нашей отчизны, так ведь?

– Ах, господи, – вздохнул Новицкий, – когда же придет время для поляков, которые смогут трудиться под собственным знаменем, во славу своего края, а не на чужой службе.

– Вы верно сказали, – поддержал его Беньковский. – Только ведь мы, поляки, и на чужой службе работали для Польши.

На минуту все трое задумались. Потом Беньковский продолжил:

– А вы знаете, что в австро-венгерском посольстве в Каире работают двое поляков, Антоний Стадницкий и Тадеуш Козебродский. Они помогают, чем могут, своим соотечественникам. Благодаря их связям здесь, в Египте, сделал блестящую карьеру молодой археолог Тадеуш Смоленский.

– Не слыхал о таком, – заинтересовался Томек.

– Он приехал в Египет в 1905 году поправить здоровье, и, благодаря поддержке наших дипломатов, его взял к себе сам Гастон Масперо. Смоленский быстро достиг выдающихся результатов. Масперо считал его одним из самых талантливых среди своих сотрудников. К сожалению, в 1909 году он умер от болезни легких.

– Не везет так не везет, – вздохнул Новицкий. – Мало того что взъелись на нас соседи-захватчики, так еще и хворобы разные утаскивают на другие материки и уничтожают там самых лучших…

– Вы, конечно, правы, – произнес Беньковский. – Смоленский болезненно переживал разлуку с Польшей. Он писал друзьям, что мечтает трудиться на родине и для родины, но, раз уж судьба того не хочет, честь поляка требует, чтобы появился хороший египтолог с Вислы.

– Браво, браво! – воскликнул Новицкий. – Всегда узнаешь поляка.

В таких приятных разговорах прошел почти весь день. На прогулку до Мадинет-Хабу путешественники отправились где-то около четырех часов, совсем замучив нетерпеливо ждущего их Патрика. Пошли пешком, не торопясь, сначала посреди полей, затем, как обычно, по песку. Деревенька размещалась в небольшой котловине среди гор. Друзья уже видели пальмы, сады, куполообразные хатки. По дороге, естественно, обсуждали Беньковского, его бесценные для них знания о здешних памятниках.

Патрик освободился от опеки над собакой, которая осталась с Салли, и потому лез, по своему обыкновению, в самые неподходящие места, а их среди скал хватало. В небольшой впадине, куда он вознамерился спуститься, ему почудились какие-то неясные фигуры. Патрик остановился и хотел было побежать обратно, к Томеку и Новицкому. Но тут из-за скал появилось несколько людей, они ступали беззвучно, будто привидения. Один схватил мальчика, который не успел даже вскрикнуть и предупредить «дядей». Моряк обернулся в последнюю минуту, и на него упала огромная сеть. Он безуспешно бился в ней, успел еще заметить неподвижно лежавшего на песке Томека, затем последовал удар по голове, и он тоже потерял сознание.

Друзья не почувствовали, как их связали и потащили в темное ущелье, где уже ждали приготовленные верховые лошади. Привязанные к лошадям, без сознания, они отправились в неведомое путешествие.

XIII В когтях у пустыни

Томек не мог бы потом с уверенностью сказать, приходил ли он в сознание за время этого адского путешествия? Да и на что оно было бы человеку с замотанной головой, которого привязали к лошади, как какой-то тюк. Сознание лишь усилило бы муки плена.