Томек в стране фараонов

Раз и другой поперек тропинки пробежала полоска песка, издали послышался какой-то шелест. Когда друзья взглянули вниз, Долины уже почти не было видно, Нил же, напротив, вырисовывался очень четко и как-то потемнел. Краснота шла как раз оттуда. Все более густевший сибах дул им в лица. Становилось страшновато. Они прижались к скале, ощупывая ее в поисках расселины, углубления, чтобы можно было втиснуться и укрыться от растущей силы ветра. Внезапно клубы сибаха поднялись совсем высоко, закрыли солнце и тут же опали. В эту же минуту Салли почувствовала спиной углубление в скале, втиснулась туда и втянула за собой Томека. Съежившись в полукруглой небольшой нише, они услышали ужасающий свист, быстро перешедший в вой. Ветер гнал волны песка. Путники закрыли лица от острых, болезненных ударов.

Молодые Вильмовские не знали, что с Новицким, надеялись – хотя его не было видно, – что он где-то рядом. Томек искал его на ощупь, но натыкался лишь на скалы.

Юноша попробовал высунуться наружу, но не смог преодолеть силу ветра. Впрочем, он бы все равно ничего не увидел. Если бы они с Салли не прижались друг к другу, то не заметили бы, что находятся рядом. Мощь ветра, хотели они того или нет, удерживала их в тесном углублении скалы. Песок проникал всюду, – казалось, еще немного, и совсем их засыпет. Ужас усиливался темнотой и страшным беспокойством за Новицкого. Один-единственный порыв такого ветра мог снести человека в пропасть. Оставалось только ждать и надеяться…

А буря все продолжалась. Как много времени прошло – пять, десять, пятнадцать часов? Томек и Салли не знали. Их мучила жажда, и, хотя у обоих еще осталась вода во флягах, они берегли ее, как могли, думая о пропавшем Новицком. Они с трудом дышали сквозь пропитавшиеся пылью платки. Губы и горло горели от песка. Вильмовские попеременно дремали, присев в своем укрытии, потом вставали, отряхивая песок, чтобы через минуту опять присесть и забыться беспокойным сном.

Наконец ветер утих, выглянуло солнце. Все вокруг было засыпано песком. Долина царей напоминала городок, покрытый желтым снегом. Кое-где мелькали люди, пытаясь навести какой-то порядок. Местность по другую сторону горы пострадала меньше. Нил блестел по-прежнему, зелень пальм вселяла веру в победу жизни. Подгоняемые тревогой, Томек и Салли пустились на поиски. Может быть, спасся, пережил, может, его не сбросило ветром в пропасть… Если так, ему срочно нужна помощь.

Чуть подальше тропа пологой петлей сходила вниз, образуя примерно двухметровую впадину, а потом шла вверх. Сейчас эту впадину почти до краев заполнял песок.

– Томми, Томми, посмотри сюда! – вдруг позвала его Салли.

Они сделали несколько шагов вниз. Томек смахнул песок с едва видневшегося темного предмета.

– Господи Боже! – охрипшим голосом воскликнул он.

Это была правая, обутая в крепкий ботинок нога Новицкого. Они срочно принялись разгребать песок. Моряк лежал на животе, втиснув голову в небольшое углубление. Когда они переворачивали его на спину, им показалось, что он застонал. Томек приложил ухо к груди Новицкого, а Салли профессиональным жестом взяла руку, ища пульс. Он бился слабо, но ритмично.

– Жив, – вздохнула она сквозь слезы.

– Тадек! Тадек! – повторял Томек, вглядываясь в приятеля покрасневшими глазами.

Они подняли его и прислонили к скале.

– Воды, Салли, воды! – поторопил ее Томек.

Они приложили фляжку к губам моряка, наклонили его голову назад. Он сделал несколько глотков и, не открывая глаз, попытался что-то сказать, но только шевельнул губами. Наклонившись, Томек прочел по губам знакомое:

– Я-май-ка!

Они лихорадочно начали искать и действительно рядом с бурдюком[118] с водой обнаружили и заветную фляжку. Глоток любимого напитка, и Новицкий открыл глаза. Весь в синяках, измученный, он кашлял и отряхивал песок. Вскоре он уже смог самостоятельно подняться и заговорить.

Оказалось, порыв ветра свалил его на землю и понес в сторону впадины. Капитан пробовал встать, но ничего не получилось, ветер дул слишком сильно. Тогда Новицкий стал искать место, где было легче дышать. И нашел его между двумя обломками скалы, что, видимо, и спасло ему жизнь. Новицкий, прикрыв голову рубашкой, дышал в углублении между обломками скалы. Вскоре он уснул или потерял сознание. Подробностей он не помнил.

По положению солнца следовало, что наступает полдень. Буря, должно быть, продолжалась около двадцати часов.

Переждав зной в том же самом скалистом углублении и отдохнув, друзья двинулись наконец в Дейр-эль-Бахри. Казалось, что все самое трудное уже позади, как вдруг… исчезла дорога. Она снова стала видна в каких-нибудь тридцати-сорока сантиметрах, но за вертикально обрывающейся пропастью. Глубоко на дне вырисовывались очертания третьей, самой высокой террасы храма Хатшепсут.

– Ах ты, сто бочек тухлой селедки, – выругался моряк, со вздохом отчаяния привалившись к скале. – Нет уж, это точно мой последний поход в горы.

– Зато, Тадек, мы можем прямо сейчас попасть в гробницу, в объятия царицы, – с юмором висельника заметил Томек.