Однако, когда в конце концов процессия остановилась, Томек пришел в себя. Его сбросили на песок и сняли с головы ткань. Он смог открыть глаза и осмотреться. Но тут же закрыл их, и не потому, что его ослепил блеск ярких лучей солнца, отражающихся от золотисто-красных песчаных холмов. Гораздо сильнее поразило его то, что он узнал место, где они находились. Сахара! Без сомнения, это была Сахара, обширная пустынная равнина, раскинувшаяся от Атлантического океана до Красного моря, от Средиземного моря до суданского сахеля[124]. Его напугала бескрайность этого песчаного пространства, как пугает темнота в незнакомом месте. И тут же его охватила страшная тревога. Что с Патриком? А с Новицким? Томек попытался повернуться. Да вот же они, рядом с ним. Мальчик со связанными руками сидел, прислонившись к скале. Рядом лежал также связанный капитан с кляпом во рту. «Живы, слава богу», – с облегчением вздохнул Томек.
Юноша почувствовал, что не в состоянии сказать ни слова. Он не мог даже пошевелить языком, сухим от жажды и пыли. Но мыслить он был в состоянии и лихорадочно стал перебирать в памяти все, что только знал о Сахаре и что могло бы сузить бескрайний простор до конкретного района, который можно окинуть мысленным взором.
«Песок повсюду, но не везде он одинаков. Есть песок, лежащий поверхностным слоем на равнинном серире[125], а есть – в виде барханов, перемещающихся ветром по каменистой, скалистой хамаде. Барханы способны засыпать без следа целый караван».
Нет, сейчас такие мысли ни к чему. Спиной Томек чувствовал песок, поросший сухой пустынной растительностью. Холмы становились темно-синими, – очевидно, приближалась ночь. В Мадинет-Хабу друзья отправились в полдень, значит их захватили пару часов назад, не больше. Арабы явно готовились к ночлегу. Черпали воду из чего-то похожего на колодец, расседлывали лошадей и верблюдов, поили их, устраивали места для сна. Кто-то мочился, по обычаю пустыни встав на колени. Пленниками никто особенно не интересовался.
Томек почувствовал на себе взгляд Новицкого: тот напряженно вглядывался в него, будто желая что-то сказать. Но как раз в этот момент к Томеку подошел араб, проверил, хорошо ли он связан, а затем, наклонив ему голову назад, влил в рот пару глотков холодной живительной воды.
Потом араб подошел к Новицкому. У него он не стал проверять путы, а просто дал ему пить. Моряк проглотил воду, а когда араб отвернулся, чтобы уйти, Новицкий схватил его за длинные полы одежды и перекинул через себя. Тот застонал, с глухим стуком ударился о землю, поднимая клубы песка. Это привлекло внимание других, и они быстро приняли меры. К сожалению, Новицкий, видимо, только что освободился от веревок и еще не полностью владел телом. Его удары, лишенные обычной силы и скорости, не давали ему преимущества в схватке. Томек напрягся, чтобы освободиться. Тщетно. Отчаянная борьба товарища подходила к концу. Из последних сил он прорвался к лошадям, вскочил на одну из них, сжал ей бока коленями. Лошадь повиновалась, но, увы… ее ноги были стреножены. Она рухнула на колени, а неудачливый ездок полетел вперед. Тучи пыли, ржание напуганных животных, крики борющихся далеко разносились по пустыне.
В схватке не принимали участия лишь двое. Они наблюдали за ней с удивительным спокойствием. Когда Новицкий пытался сесть на коня, они засмеялись. Один из них встал и подошел к своему верблюду, не торопясь снял тюрбан, стянул через голову арабское одеяние. Из тайника в седле достал длинный корбач и щелкнул им в воздухе.
Новицкий как раз поднимался. Услышав свист бича, нападавшие отступили, моряк стоял один. Гарри встал напротив него с издевательской усмешкой на губах. Он многозначительно дотронулся до своего уха и спросил:
– Помнишь?
Моряк тяжело дышал, раз-другой громко проглотил слюну и, усилием воли поборов сухость в горле, отчетливо произнес:
– Что, соскучился?
Совсем рядом с его лицом щелкнул бич. Новицкий отпрянул, а кнут обвился вокруг его ног, свалив на песок под громкий смех зрителей. Гарри неспешно свернул корбач, отодвинулся. Теперь арабы могли связать Новицкого. Когда они закончили, к нему подошел Гарри. С минуту он всматривался, потом наклонился и похлопал по щеке:
– Хороший! Очень хороший мальчик!
Оставалось только изо всех сил стиснуть зубы.
Ночь была холодной, разница температур между полуднем и полночью составляла градусов двадцать. Пленники не смогли уснуть ни на минуту, молчали, вслушиваясь в голоса пустыни. Где-то ухала сова, песчинки, перекидываемые ветром, терлись друг о друга и издавали удивительно мелодичные звуки. Едва только рассвет согрел пленников теплом, караван двинулся в путь. Пленников не кормили, но и не завязывали глаза, и они могли рассмотреть своих врагов. Их было восемь человек. Все с тюрбанами на головах, лбы блестели от жира и пота, лица прикрыты от пыли. Все, кроме Гарри, вооружены примитивными карабинами и длинными ножами, напоминающими саблю.