Томек в стране фараонов

– Лучше не давайте им денег – да и зачем? – посоветовал Гордон. – Они будут удовлетворены папиросами или провизией. А охотнее всего возьмут порох и дробь.

И в самом деле, всадники уже ждали на станции, стояли аккуратной шеренгой, удерживая храпевших, взмыленных лошадей. Но это был еще не конец представления. Впереди шеренги выехал тот, первый всадник, в конце перрона установили щит высотой в человеческий рост. Шаигиец медленно передвигался вдоль поезда. Конь шел то прямо, то боком, медленнее, быстрее. Останавливался, поворачивался, танцевал. Хозяин управлял им с помощью голоса и легких движений ног, хотя в стремена был вложен только большой палец. Пассажиры смотрели как завороженные. Наездник доехал до конца перрона и вдруг рванул галопом назад. В руках у него неизвестно откуда появились четыре-пять пик. Он метнул их почти одновременно, и тем не менее все по очереди попали в щит. Раздались громкие аплодисменты. Всадник еще раз проехался вдоль вагонов, как бы благодаря за признание. Двое других спешились и собрали подношения.

– Шаигийцев считают грабителями, разбойниками. Это воинственный народ, презирающий земледелие, торговлю, – рассказывал Блейк, когда они вернулись в вагон. – Во время войны с Махди они встали на сторону британцев, поэтому я знаком с некоторыми из них, особенно с теми, кто постарше. Они гордые и очень гостеприимные. Со мной как-то случилось такое, что я оказался один в пустыне, на меня напали и до нитки обобрали. Когда я добрался до ближайшей деревни, где у меня были знакомые, мне почти сразу вернули все, что у меня отняли. Гость и друг для них – святое, неприкосновенное.

– Вы заметили на лице самого смелого наездника шрамы правильной формы? – спросил Гордон.

– Естественно! Они что-то означают?

– Некоторые племена из пустынь Верхнего Египта и Южного Судана таким образом отмечают принадлежность к знатному роду, – разъяснил Блейк.

* * *

Поезд двигался теперь вдоль Нила, и пейзаж сильно изменился. В окрестностях Бербера, там, где в Нил впадает Атбара, все чаще среди финиковых пальм мелькали сикоморы и акации. Путешественники въезжали в сахель – местность между пустыней и саванной. Земля здесь поросла травой, зеленой у берега, желтой и низкой подальше, и колючим кустарником, переплетающимся со стелющимися по земле многолетниками, покрытыми большими розово-красными цветами. Это зрелище сопровождало их до самого Хартума.

Среди путников все чаще заходили разговоры о трудностях жизни в этих краях.

– Я все понимаю, – говорил Новицкий, – но как люди живут здесь почти без воды… Ни напиться, ни умыться, ни постирать…

– Вовсе неплохо живут, – возразил Блейк. – Вот взгляните в окно и увидите между акациями, от которых получают гуммиарабик[145], колючий куст с кожистыми листьями и съедобными, похожими на финики, плодами. Семена этого растения служат мылом во время стирки.

– Неподалеку отсюда, в Кордофане, выращивают так называемые водяные дыни, их сок прекрасно утоляет жажду и используется как приправа. Сочная кожура плодов идет на корм козам и верблюдам, – добавил Гордон.

– Смотри-ка, – прервал их Смуга, – газели!

Все выглянули в окно. Газели, испугавшись поезда, мчались сначала вровень с ними, а потом рванули в сторону.

– Это газели-доркас[146], – сказал Гордон. – Они очень хорошо переносят жару. В холодную пору года они могут прожить без воды двенадцать дней, а в жаркую – четыре. Еще более выносливы ориксы[147]. Там, где есть хоть немного зелени, они с успехом могут не пить месяц.

– Так они, оказывается, выносливей верблюда! – изумился Вильмовский.

А Новицкий снова обратился к Гордону:

– А вы прекрасно разбираетесь в фауне сахеля.

– Да, я когда-то часто охотился. Здесь, кроме газелей-доркас и ориксов, можно встретить еще аддаксов[148] и к тому же массу всяких грызунов, зайцев, сусликов, мышей, хомяков.