Однако чем взрослее становился парнишка, тем сильнее он начинал бунтовать. К примеру, этой весной, пару раз Андрей возвращался домой в двенадцатом часу ночи. Понятное дело, за такую провинность следовало наказание, — несмотря на мольбы и просьбы к мужу его матери, он не был пущен в квартиру, т. е. оставлен на лестнице. Ананьев с женой приглашали его к себе, — покушать и переночевать.
— Андрюш, — негромко произнес Ананьев, — тебе сейчас уютно? Хорошо?
Парнишка еле заметно сделал движение головой, похожее на кивок согласия (если лежа, и с поврежденной шеей вообще возможно кивнуть).
— Ты умный парень, и, насколько я понимаю, у тебя должны были быть веские причины, чтобы сделать то, из-за чего ты сейчас так плохо себя чувствуешь. Тебе назначат лечение. Ты готов лечиться?
Парень опять выразил согласие.
— Это уже хорошо, — Ананьев как можно более радушно смотрел в его красные, вампирские глаза. — Ты не сказал ни врачу, ни милиции, из-за чего устроил весь сыр-бор. Я понимаю, есть тайны, которые мы никому не можем открыть. Ты не объяснил в чем дело раньше, можешь не говорить и сейчас, вот только…, что мне сказать твоей матери, когда она немного успокоится? У нее наверняка будут вопросы.
Ананьев погладил рукой лысину и вздохнул.
— Не думай сейчас ни о чем, ты устал, а я пойду, покурю…
Он сделал движение, будто опирается рукой о кровать, чтобы подняться с нее, сам же, краем глаза, увидел, как у парня мгновенно появилось озабоченное выражение лица.
— Борис Михайлович, — позвал его Андрей.
Ананьев участливо обернулся.
— Что Андрюш?
— Обещайте, что никому не скажете, кроме мамы, хотя она, я думаю, и так догадывается.
— Конечно, обещаю, — Ананьев заговорщически подмигнул парнишке. — Только, Андрюша, сосредоточься, пожалуйста, и давай по порядку. Вернись немного назад и рассказывай мне, с чего все началось.
Парнишка заговорил:
— Все началось днем, когда отец зашел домой. Мама в это время в магазин за продуктами отправилась. Он весь прямо сиял от счастья и радостно говорил, что долго ждал этого. Я, наверное, тоже этого ждал. Глупо было в моем положении игнорировать такую опасность. Но все время думал — а, может, пронесет, может, обойдется…
— Андрюш, подожди секундочку, — вставил реплику Ананьев. — Ты говоришь об ожидании… чего?
— Принятия меня в члены, — продолжал Андрей, — той организации, в которую ходит папа. Отец плясал от восторга. По его мнению, я должен был не просто служить там, как он, а мне надо было посвятить свою жизнь религии. Самое плохое, что он меня об этом никогда не спрашивал, хочу ли я посвящать жизнь религии или нет.
Парень замолчал.
— А дальше? — задал стимулирующий вопрос Ананьев.