Томный дух болотного зверя

Выйдя от соседей на лестничную площадку, Ананьев ощутил, что от всего только что произошедшего сильно перенервничал. В последнее время, если такое случалось, он снимал нервное напряжение крепким чаем. Но домой сейчас не хотелось, вернее, хотелось, а вот заходить туда желания не было. Наверняка, встревоженная ночным звонком в дверь и его отсутствием, жена, встала и теперь сидит в полутемной комнате, ожидая объяснений происходящему.

Ставшее пошаливать в последнее время сердце сейчас вроде не беспокоило, поэтому Ананьев решил покурить. Сигареты остались дома, в дипломате, там же покоилась и зажигалка. Борис Михайлович вздохнул и пошарил по карманам пиджака. Велика же была его радость, когда он обнаружил две десятки и еще четыре рубля. Какая-то ностальгия захлестнула его. Собственно, это была даже не ностальгия, а, скорее, чувство «дежа-вю». Как будто с ним уже когда-то такое случалось. Когда-то давным — давно, во времена студенческой юности. Тогда он жил здесь в общежитии и зачастую бегал, ну не ночью, конечно, в те времена ночью практически все было закрыто, а днем, то за разливным «Жигулевским», то за папиросами «Беломорканал». Беломорканал — шутили они в те дни у себя в группе, — затянулся и упал.

Возле подъезда стоял милицейский «бобик». Передние двери были открыты и через них хорошо просматривались две фигуры, одетые в милицейскую форму и освещенные мерцанием приборной панели.

Чуть поодаль, заехав двумя колесами на тротуар, притулилась «Газель» скорой помощи. Шофер что-то проверял у нее под капотом, включив тусклую «переноску».

Ананьев зашел за угол дома и очутился возле круглосуточного магазинчика. Он открыл дверь, и над его головой весело зазвенели колокольчики, возвестившие о приходе покупателя.

Беломорканал — затянулся и упал. Он тоже присутствовал на витрине табачной продукции, но Ананьев взял пачку облегченного «Бонда» и дешевую китайскую зажигалку.

При выходе из магазинчика колокольчики опять пропели ему свою короткую, задорную песенку.

— Эй, мужик, мужик! — подлетел к нему бомжеватого вида человек, одетый в грязную рубашку и еще более грязные брюки. — Не нужны часы, электронные, с кар… кар… кулятором? Всего за полтинник.

— Мне нет, но вон там, за углом, — Ананьев ткнул пальцем в направлении, откуда пришел сам, — в машине сидят ребята, кажется, в серых костюмах, им часы… особенно краденные …да еще с каркулятором о-о-очень нужны.

Человек в грязной одежде остался стоять возле магазина, то ли переваривая сказанное ему, то ли поджидая другого, кому можно будет предложить часы, а Ананьев зашагал к себе домой.

Когда он подошел к подъезду, скорой уже не было, осталась лишь милицейская машина.

Ананьев закурил сигарету и сделал несколько глубоких затяжек. Ему хотелось покурить подольше, но вдруг появившаяся тяжесть в груди заставила выбросить окурок и нажать кнопку лифта.

Потом Ананьев долго сосал валидол, сидя у себя на кухне. Жена, слава богу, продолжала спать. Ему было искренне жаль парнишку, так глупо сделавшего себя калекой. Однако даже эта трагедия отступала на второй план. Сегодняшняя ночь оказалась тяжелой, но, судя по тому, что изучал Купер, предстоящая ночь обещала не меньшее испытание его психике.

Ананьеву на миг представились те красные, с расширенными зрачками глаза. Мертвенно — бледное юношеское лицо выражало сильный испуг, губы шевелились, а рассеченная надвое безобразным шрамом от веревки шея двигалась.

«Ты станешь жертвой, — шептали губы, — Вместе с остальными».

Какой жертвой, какими остальными?! Ананьев встрепенулся. Что за бредятина? Ему явно нужен был отдых.

Служебная машина осталась где-то далеко позади, там, на улице.

Теперь Ананьев стоял в здании аэропорта и слушал, как приземляется авиалайнер, несущий на борту… термоядерную бомбу, атомную боеголовку, цистерну плутония!.. его американского коллегу.

Неожиданно ему на ум пришла увиденная когда-то по телевизору юмореска, касающаяся того, откуда произошел термин «аэропорт в Шереметьево». Он представил русских мужиков, — с волосами, стриженными «под горшок», одетых в просторные холщевые штаны и рубахи. На их ногах красуются лыковые лапти с онучами, а каждая рубаха подпоясана верёвицей. Мужики тянут из импровизированного ангара дельтоплан-кукурузник начала ХХ века. Мимо них прохаживается француз — авиатор, одевающий, на ходу, элегантную кожаную куртку и поправляющий защитные очки и шлем. Этот француз, на ломаном русском кричит мужикам, которые открывают ворота ангара:

— Щире! Меть ево! Щире-меть-ево!

Вот так и появилось название — аэропорт Шереметьево.

Ананьев улыбнулся. Первый раз за последние два дня. Чувство юмора — это прекрасное чувство. К тому же, каковы бы ни были проблемы у него лично, в университете и во всей стране, Купер являлся действительно гостем, и встречать его нужно было с улыбкой на роже, а не с харей объевшегося кабана.

Купера он узнал сразу. С американцем шли двое — высоченный очкастый парень и невысокого роста человек с невероятно густой бородой, одетый в яркую клетчатую рубашку.