Томный дух болотного зверя

Борис Михайлович еще со вчерашнего дня чувствовал свою излишнюю возбужденность. Дух творчества манил его, но, в то же время, он осознавал, что уже слишком стар для всего этого.

Рукопожатие не получилось; мощная, сухая ладонь американца скомкала его вялое, влажное запястье.

— Ну, шеф, трогай! — крикнул Ананьев, дабы хоть собственным криком немного себя подбодрить.

Виктор махнул Алексею, и машины поехали, извергнув в воздух по облаку серо — голубого дыма.

Головная машина быстро наполнилась оживленной беседой Купера и Ананьева.

Виктор очень хотел послушать их разговор, но ему это плохо удавалось. Сейчас у него была одна забота — побыстрее выехать из кошмарной автомобильной суеты мегаполиса на загородное шоссе. Однако он все же улучил момент, когда можно было оторваться от дороги, и поглядел, что делает Юля.

Девушка восторженно рассматривала через окна все диковины Петербурга, которые они проезжали: великолепные здания, скульптуры, набережную Невы.

«Когда — ни будь, мы просто так приедем сюда, погулять», — подумал парень.

Во второй машине каждый тоже занимался своим делом. Рэй, например, видел сны. Стокер не спал ночью, зато исправно дрых днем, жалуясь на смену часовых поясов и собственную невозможность перестроится под новый режим. Накануне отъезда из Петербурга он побрился. Всех, кто видел Рэя раньше, это его действие насмешило, ибо тот променял свой образ чудаковатого бородача на не менее чудную внешность красномордого идиота (русского языка ему, как известно, выучить не довелось, и он всем только по-идиотски улыбался, стремясь, тем не менее, общаться именно с русскими — в магазине, в университете, на улице, — везде).

Рядом с храпящим Рэем орудовал Бэн. В отличие от Стокера, он ни с кем не говорил, спать не хотел, и у него кипела работа. Парень налаживал и проверял оборудование, заряжал основные и дополнительные аккумуляторы, одним словом — делал все, что необходимо было делать истинному продуценту, то есть продуцировал, — создавал продукт, конфетку, чтобы обеспечить бесперебойное, добывание новой и новой научной информации, за которой они и отправились сюда, в тридевятое царство.

Загородное шоссе принесло долгожданное расслабление. Вот уж действительно прав был Ананьев: восприятие времени изменилось. Проехав по Петербургу всего двадцать пять минут, Виктору почудилось, будто он участвовал в этой автомобильно — пробочной толчее (в которой только и гляди, чтобы ты кого-нибудь или тебя кто-то не помял да не поцарапал) часа два, не меньше. А вот спокойное движение за городом протекало быстро. Не успел Виктор опомниться, как машины потребовали дозаправки, а его спутники уже захотели есть.

На АЗС Купер выдал ему и Алексею по кругленькой сумме для оплаты горючего. Воодушевленный этим обстоятельством, Виктор даже совершил одно очень нужное действие побочного характера: заправил «под пробку» вездеход, плюс залил двадцатилитровую канистру, закрепленную специальными держателями на задней двери этого большеколесного монстра.

— Он ведь на моем прицепе стоит, мне, наверное, его заправлять надо было? — возник вдруг Алексей.

— Да тебе разве можно такое дело доверить? Ты ж старый водила. У тебя менталитет другой: придерживаться крайней экономии и повышенной забывчивости во всем, что касается «казенных» денег, — отшутился Виктор.

Едва автоколонна выехала с заправки, как практически тут же вынуждена была совершить еще одну необходимую остановку, — возле одного из придорожных кафе.

— Последний раз вы так питаетесь, — процедила в кафе Юля. — Вот когда закупим продуктов и приедем на место, вы узнаете, что такое настоящая пища.

После обеда, убаюканные размеренным движением, в машинах уснули и Ананьев и Купер и даже Бэн. Юля тоже, мучаясь на неудобном переднем диванчике, попыталась вздремнуть.

Рэй Стокер, наоборот, проснулся, зевнул, сел вперед, — рядом с Алексеем, и начал донимать того песнями на английском языке.

— Слушай ты, чудо, — говорил ему Алексей, улыбаясь. — Не уж ты думаешь, что мне правда нравится вся та ахинея, которую ты тут несешь из своей луженой глотки?

Рэй кивал, ответно лыбясь во все свое широкое, красное лицо и продолжал петь, еще громче.

Алексею только и оставалось, что скрежетать зубами. Правда, делал он это не долго, ибо вскоре Стокер опять утерял свою активность и закемарил.