Тончайшее несовершенство, что порождает всё. Долгий путь частице Бога и Новая физика, которая изменит мир

Я выслушал все замечания, которые мне были сделаны, и обещал принять их к сведению. Но когда все закончилось и остались только свои, я заметил сомнение и страх во взглядах тех, кто подбадривал меня и хлопал по плечу. Пройдет еще один день – и все узнают, что произошло. Пока же мне нужно было сделать одно остававшееся у меня важное дело: позвонить перед семинаром Франсуа Англеру. Я обещал ему это еще в сентябре, когда мы виделись с ним в Брюсселе и он оставил мне свой номер телефона. “Ты должен пообещать, что дашь знать, как только появятся первые признаки бозона”, – сказал он. Я согласился: “Хорошо. Но ты взамен должен пообещать, что пригласишь меня в Стокгольм, когда будешь получать Нобелевскую премию”. Договор был скреплен крепким рукопожатием и теплыми улыбками. Разговор с Франсуа длился добрых полчаса; он, как и всегда, говорил весело и отрывисто, он был вне себя от радости и хотел знать все подробности. Я объяснил ему, что буду очень аккуратен и что на семинаре не прозвучит никакого формального объявления. Однако нам уже все предельно ясно и, как только сбор данных завершится, мы расскажем об открытии. “Не планируй ничего важного на первую неделю июля”, – сказал я на прощание. Но Франсуа, оказывается, уже запланировал на это время поездку в Штаты с женой. Я настойчиво попросил его все отменить: “Ты не можешь позволить себе быть в США, когда мы объявим об открытии!”

Потом у меня состоялся – куда менее эмоциональный и куда более короткий – разговор с Питером Хиггсом. Но прежде мне пришлось целых три дня обзванивать наших с ним общих друзей, чтобы его нашли и уговорили снять трубку: он редко пользовался телефоном и не отвечал ни на чьи звонки. Питер попросил меня рассказать, что происходит в ЦЕРН, и выслушал, не перебивая. Когда я дошел до сообщения, что у нас есть первые ясные указания на то, что, по всей вероятности, бозон пойман на массе в 125 ГэВ, и что он, Питер, должен быть в 2012 году готов к бурным событиям, его ответ состоял всего из семи букв: Oh my god[43]. Потом он меня поздравил и поблагодарил, но мне показалось, будто он скорее встревожился в ожидании того шквала внимания, который наверняка на него обрушится, чем почувствовал удовлетворение от того, что в 1964 году интуиция его не обманула.

То, что сегодняшнее событие будет из ряда вон выходящим, стало ясно с самого утра. Семинар был назначен на 14.00. Двери аудитории открылись в 8.30, и уже через несколько минут там не осталось свободных мест – за исключением первых рядов, где были разложены таблички с именами приглашенных. Предполагалась прямая трансляция семинара, и ожидалось, что за происходящим будут следить тысячи ученых во всем мире. Для сотен коллег, рассеянных по разным часовым поясам и желавших выслушать наши презентации, указывалось соответствующее время начала трансляции: 6 утра в Сан-Франциско, 11 вечера в Токио и полночь в Мельбурне. В Женеве уже появились команды телевизионщиков и сотни журналистов. Исключительность события подчеркивало то обстоятельство, что председательствовать на семинаре будет сам Рольф Хойер: беспрецедентный факт в истории ЦЕРН.

Повестка сложилась следующая: первым будет выступать ATLAS – мы кидали монетку, и выпало им. Фабиола держалась спокойно и уверенно, но ее взгляд выдавал усталость и дефицит сна. Лишь потом я узнаю, что она провела ночь в отделении скорой стоматологической помощи, безумно страдая от боли, вызванной воспалением надкостницы, избавиться от которой она смогла только после хирургического вмешательства. Ей стоило немалого труда убедить медиков накачать ее анальгетиками и отпустить. Мы с ней изрядно измучены, но по нашему виду этого вроде бы не скажешь. С утра вся та тревога, что сопровождала меня всю неделю и к которой позднее примешалась тоска из‑за смерти отца, вдруг испарилась. Накануне я лег поздно: напряженно работал над презентацией, систематизируя материал и редактируя слайды. Спал мало и закончил подготовку утром, едва проснувшись. И после этого ко мне вдруг пришло столь редкое в последнее время состояние покоя. Я легко шагал на работу и улыбался всем встречным. Знал, что все пройдет хорошо. Был в этом уверен.