Тонкая нить

– Когда твой брат увидел тебя в первый раз, – сказала она, – он был крайне разочарован тем, что ты не умеешь играть с ним в кубики. «Уберите ее, пусть сначала научится! – кричал он. – Уберите ее от меня…» – со смехом повторяла миссис Спидуэлл.

Настроение, по всему, у нее было хорошее, но когда они покончили с обедом, выпили чая с тортом, раздарили подарки, миссис Спидуэлл вдруг откашлялась.

– Я бы хотела вам кое-что сообщить, – торжественно проговорила она.

Вайолет держала на руках маленькую Глэдис, Марджори прильнула к ее колену. Тетя с племянницей обсуждали, можно ли сейчас снять с ребенка шерстяные вещи, поскольку в комнате было тепло и щечки у девочки раскраснелись. Том с Эдвардом играли в карты, а Эвелин с ногами устроилась на диване и сидела, закрыв глаза.

– Думаю, вполне можно, – решила Вайолет и стала снимать с Глэдис белую кофту, а та с серьезным видом наблюдала за ее действиями. Она не кричала и не плакала, напротив, протянула руку и ухватила Вайолет за нос.

– Я приняла окончательное решение, – продолжила миссис Спидуэлл.

Том оторвался от карт, а Эвелин тревожно открыла глаза.

– Я решила наконец покинуть этот дом… пришло время. Он для меня слишком велик. Летом я перееду в Хоршем к сестре Пенелопе. Она нуждается в моей помощи. У нее так много работы, ей надо ухаживать за свекровью, за всей этой оравой внуков и внучек. Мое присутствие там будет неоценимо.

Том, Эвелин и Вайолет в испуге смотрели на мать.

– Мама! – вскричал Том. – Почему ты нам ничего не сказала о своих планах? Тебе вовсе не надо…

Тут он увидел, как Эвелин мотает головой, и замолчал.

«Нет, надо, – подумала Вайолет. – Очень даже надо. Какое разумное решение. Спасибо тебе, тетя Пенелопа».

Но вместо того чтобы почувствовать облегчение, ей вдруг захотелось заплакать. Она уткнула лицо в спинку Глэдис, которая пахла теплом и еще каким-то острым запахом, характерным для грудных детей.

– А как же Дороти? – спросила Марджори, проявляя удивительное, не свойственное детям беспокойство. – Где она будет жить?

– За нее не волнуйся, – ответила Эвелин. – Не сомневаюсь, что она найдет место, где жить.

– Дороти уже знает, – сказала миссис Спидуэлл. – Мы с ней много говорили об этом. Кстати, именно она и подала мне эту мысль. Очень благоразумная девушка. Они с Джильдой нарочно ушли пораньше, чтобы подыскать жилье до начала сеанса.

– То есть… Дороти хочет жить… в Саутгемптоне? – заикаясь, проговорила Вайолет.

– Они хотят жить вместе. Замечательно иметь такую хорошую подругу, как вы считаете? Хотя я не представляю, как Джильда терпит эту латинскую тарабарщину!

Мать не назвала их ни мужененавистницами, ни ненормальными. «Интересно, знает ли мама про их отношения?» – подумала Вайолет.

Она поймала застывший взгляд Эвелин. «А вот она знает, – мелькнула мысль, – хотя Эвелин вполне разумная женщина и не станет говорить об этом вслух даже с Томом».

– На что же они будут жить? – задала она вопрос скорее самой себе, чем матери.

Миссис Спидуэлл откинулась на спинку кресла, довольная тем, что она это знает, а остальные нет.

– А они ищут работу. Дороти нужно место учительницы латыни, а Джильде – в какой-нибудь бухгалтерии. Даже в наши тяжелые времена нужно вести бухгалтерский учет и учить детей.

– А как же мастерская ее брата?

– А там бухгалтерией будет заниматься его жена. «Гадкая Олив», как называет ее Джильда. Послушать ее, так Олив и в самом деле кошмарное создание. Джильда говорит, что она носит ужасно тесные платья, которые непозволительны для матери семейства! – радостно воскликнула миссис Спидуэлл.

«Так вот, значит, чем заняты Джильда и Дороти, – подумала Вайолет, вспомнив оживленное, счастливое лицо Джильды перед уходом. И, удивляясь самой себе, решила: – дай Бог им счастья!» Она продолжала прижиматься лицом к малышке, слезы текли из ее глаз.

Глава 24

Вайолет истратила почти все терпение, пока ждала Артура. Она уже давно привезла из Саутгемптона свой велосипед, брат Джильды накачал его и смазал машинным маслом цепь. Велосипед тоже дожидался Артура в садике, позади дома миссис Харви, накрытый от затяжных апрельских дождей непромокаемым брезентом.

– В мае, – ответил он на ее вопрос за ужином в ресторане.

Они сидели в ресторане «Старый базар», где каждую неделю, после ее занятий вышиванием и перед его службой на колокольне, стали встречаться за ужином. Артур больше не брал ее за руку, не называл «дорогая моя», да ему и не надо было этого делать. На душе у Вайолет было удивительно спокойно, когда она просто сидела с ним вдвоем в ресторане с льняной салфеткой на коленях, когда они обсуждали, что заказать на обед, или говорили о службе в соборе, во время которой Артур будет звонить, о вышивке, над которой Вайолет работала, или грядущем переезде ее матери в Хоршем – в церкви Святой Марии там хорошие колокола, восемь штук, заметил он, – а еще о рассаде, Артур выращивает ее в теплице и скоро станет высаживать.

«Мы с ним похожи на старую супружескую чету, – думала Вайолет, – правда, слово „супружеская“ здесь, увы, не к месту».

Но и эта мысль не беспокоила ее.