Тонкий холод. Книга баллад

Знаю, что много миров в нашем мире незримо сокрыто.
Путь есть один в них войти: лишь телесную смерть пережив.
Но, пока жизнью живем мы привычной, в иных измереньях
мыслью пытливой бродить нам как будто не очень к лицу.
К каждому время придет мир иной поприветствовать лично,
в зеркале чувств же земных сверхземную теряет он суть.
Музыка лучше всего сокровенную душу раскроет
разуму чуждых вещей. А из тех, что фиксирует глаз,
небо важнее всего. Как возвышенна звездная полночь!
Легкий сквозит ветерок. Светит мертвенным светом луна.
Звезды мигают. И все… нет, забыли пространство и время.
В страшной своей чистоте они чем-то походят на храм.
Но – после службы ночной, когда всеми он странно покинут.
Двери ж открыты его. И колеблется свет от свечей.
Впечатленье тогда от него почему-то гораздо сильнее,
чем когда служба идет. И он полон вещей и людей.
Но и в полуденный час, когда в теплой и чистой лазури
тихо плывут облака, и отсутствием всяких опор
небо опять нас манит, одновременно душу тревожа,
точно давая понять, что возможности спят в бытии,
знать о которых нельзя, но в которые можно лишь верить,
больше: не верить нельзя, – да, здесь также великая роль
неба над нами видна. Без него мы бы куклами были,
что с реквизитом вещей – то есть всем, что и есть вокруг нас —
разный, но жалкий спектакль для кого-то зачем-то играют.
С небом нельзя вообще нам решить, есть ли в мире игра.

4. «Над вечным покоем» И. Левитана

Над вечным покоем безмолвного свода
уходит земля в бесконечную даль,
плывут с облаками усталые воды
и дышит простором глухая печаль.

На срыве утеса худая церквушка

прикрыла от ветра косые кресты:
одна ты над миром, родная старушка,
не зябко ль тебе – небеса-то пусты?

Лишь пара деревьев, трава да могилы,

да тусклая синь над холодной рекой,
лишь треск угольков, изнемогшие силы,
да свода безмолвного вечный покой.

Осень

1. Октябрь

Октябрь с чернеющих ветвей
тона последние смывает,
и в мертвой графике живей
себя природа забывает —

пока опавшая листва,

дождливым сумраком томима,
блестит, как мокрые дрова
на декорации камина.

2. Две осени

Суровый бор стенаньем сосен
читая миру свой псалтирь,
встречает северную осень,
как богатыря – богатырь,

и, преграждая путь к покою

у всех живых существ окрест,
над беспробудною рекою
чернеет косо старый крест.

Но левитановская осень,

она – как тихие слова,
что шепчет в блекнущую просинь
оцепеневшая листва,

в то время как под облаками,

едва касаясь здешних мест,
как Пастырь кроткий над веками,
неспешно веет благовест.

3. Забвение