Тонкий тающий след

Откинувшись на спинку сиденья, Надя невидящими глазами смотрела в постепенно скрывающийся в сумраке родной двор. Тюрьма? Ну что ж… А может, это и выход. Возможно, в этом будет какое-то облегчение – если все наконец узнают, какая она на самом деле, ей не придется больше притворяться. Она будет жить, как живут все там, куда порядочные люди обычно даже не заглядывают. Это другой мир, вонючий и страшный. Мир, который выбрал ее Лешка, как бы в наказание матери. Мир, в котором она никогда бы не оказалась, если бы ее мать ее не бросила наедине с бабушкой, наедине со всей этой жизнью, которая ей просто не по плечу… Надя зажмурилась от ощущения страшного полета в бездну, но не разрешила себе рыдать.

Так, ну хватит. Пора. Надя несколько раз глубоко вздохнула и протянула руку за сумкой: в конце концов, дома ничего не знали. И у нее еще был шанс выкрутиться. Она использует все шансы, чтобы спастись.

Медленно поднимаясь по лестнице, она искала внутри себя точку, оперевшись на которую она снова сможет быть той спокойной и уверенной, легкой и решительной Надей Невельской, которую хотят видеть ее муж, ее сын, ее шеф.

Телефон зазвонил. Ленка. Нет. Не сейчас. А может, никогда. С меня хватит.

* * *

С трудом переводя дыхание после подъема на шестой этаж, Надя отперла дверь и рухнула на банкетку в коридоре. Сил совсем нет. Надо готовить ужин.

– Мне звонила Лена. – Голос Вадима, который подошел к ней легко и стремительно, от напряжения почти звенел.

– И? – Надя даже не открыла глаза.

– Она мне все рассказала! – Вадим не разговаривал так с женой никогда. Просто никогда. Надя разлепила веки, будто залитые свинцом, и, прищурившись, посмотрела на мужа.

– Что она тебе рассказала?

– О твоих кражах! О том, что ты воруешь!

Повисла пауза. Вадим, ждавший хоть какой-то реакции, растерялся и искал новые слова, которые могли бы ее расшевелить.

– Почему ты молчишь? Ты понимаешь, что все это значит? Если узнают на работе? Если узнают в университете?

Надя молчала, внимательно глядя на бьющегося в истерике мужа. Странно, она прожила с ним двадцать лет и никогда не видела его в таком состоянии. Даже когда умер его отец, он не вел себя так, как сейчас…

– Надя! Ты что, оглохла? Как ты себе представляешь это?

– Я себе очень хорошо это представляю, Вадим, – ответила она совершенно спокойным, ясным голосом. – Я действительно это делаю. И я понимаю, что будет, если узнают на работе.

– Да при чем здесь твоя работа? – Все-таки мужская истерика выглядит очень безвкусно, подумала Надя, когда Вадим нечаянно дал петуха. – А про нашу фамилию ты подумала? Ты носишь известную на всю Москву, на всю страну фамилию! И ты ее опозоришь! Что будет с мамой, если она узнает!

– Да, это очень важно, что будет с твоей мамой, – медленно, с нескрываемым сарказмом произнесла Надя. – Нам всем очень важно состояние твоей мамы. Настолько важно, что мы оплачиваем ее отдых в Карловых Варах, хотя сами живем на одну мою зарплату, правда?

– Это низко, так говорить, в конце концов! – Вадим был в таком состоянии, что не осознавал всей иронии ситуации. – Ты нас всех поставила под удар! Всех нас! Ты Невельская!

– Да, Вадим, я уже двадцать лет Невельская. И я чертовски дорого заплатила за право носить эту фамилию. – Ее голос окреп и стал громче. – Я всю жизнь пашу одна, тяну этот воз одна ради того, чтобы ты мог, не роняя своего достоинства, заниматься живописью. И краски, которыми ты пишешь свои полотна, куплены на деньги, которые я заработала – и тебе не важно, какой ценой, – Надя говорила, как будто резала: жестко, спокойно, с холодной ненавистью, которой сама от себя не ожидала. – И ответь мне, пожалуйста, почему ты за моей спиной так доверительно общаешься с Ленкой? И почему ты так адски по ней скучаешь, если ты сам не делаешь ничего, что могло бы опозорить звучную фамилию Невельских?

Вадим опешил и как-то обмяк от ее отповеди. Нахмурившись, он сбавил тон:

– Ты не понимаешь. Ничего не понимаешь.

– В чем это? – пришла Надина очередь атаковать.

– Наши отношения с Леной – это не то, что ты думаешь. Что ты могла подумать. – Он не смотрел в глаза жене, но говорил уверенно и твердо.

– Да ладно? – Наде даже стало весело. – Что же такого оригинального в ваших отношениях?

– Между нами с Леной никогда ничего не было. Никогда и ничего. – Теперь он смотрел ей прямо в глаза, и в его взгляде было столько боли и вызова, что Надя вздрогнула. – Я тоже дорого плачу за этот брак, Надюша. Все эти годы, когда ты работаешь, все тянешь на себе, все эти бесконечные жертвы, которые ты приносишь, – ты не даешь забыть о них ни на мгновение. У тебя все по ниточке, все по правилам, я забыл, когда мы смеялись с тобой, когда мы держались за руки. Один быт, одни постоянные распоряжения, этот постоянный контроль – что я делаю, где мои картины. Я с тобой живу как в тюрьме! И это твое неверие в мой успех! Ты ведь уничтожила меня, Надя!

– Я? Это я не верю в твой успех? Да я всю жизнь положила на то, чтобы ты его, наконец, добился! – Надин крик прервался скрежетом ключа в замке.