Тонкий тающий след

– Родители? У вас все в порядке? – Вошедший Лешка осмотрел их строго и требовательно.

– Конечно, сын. Как всегда, – ровным голосом сказала Надя. – Просто папа немного отругал меня за то, что я себя не берегу.

Вадим странно посмотрел на нее и быстро прошагал по коридору в свою комнату.

* * *

– Мам, точно все в порядке? – Лешка понизил голос и сам себе казался очень взрослым и серьезным.

– Леш, я тебя прошу, давай поужинаем спокойно. – Взрослый так взрослый, решила Надя. – Иногда лучше просто помолчать на какие-то темы.

– Ну, я подумал, это странно, что папа отказался от ужина.

– Это странно, но не смертельно. Давай ешь. – Надя не собиралась углубляться в психологию, ее задачей было сейчас сохранить лицо и не дать сыну не то что догадаться, а даже заподозрить что-то неладное.

– Слушай, а как удивительно, да, что у вас там кража? Мне когда Прохоров сказал собираться на выезд, я даже не сообразил сразу, куда мы едем-то. Страховая компания, ты подумай! А много у вас там посторонних бродит, мам? – Лешка сменил тему в уверенности, что обсуждать кражу матери будет легче. «Мне не угодить сегодня», – с иронией подумала Надя.

– Да нет, конечно. Откуда у нас посторонние, мы же не розничное подразделение, – спокойно ответила она.

– Да, дела. То есть кто-то из своих?

– Видимо.

– Короче, профессор конкретно завелся. – Увидев, что мать его не понимает, Лешка уточнил: – ну, Прохоров.

– А. Да? Почему? – Надя было трудно оставаться невозмутимой, но игнорировать обсуждение такой животрепещущей темы, как кража в ее офисе, было бы странно.

– Да он эту всю историю принял как родную. Понимаешь, он же в принципе человек с идеями. Не просто так в полиции работает – у него же когда-то урки отца убили, он тогда была капитаном, а самому Прохорову было только четыре года. – Лешка взъерошил волосы и посмотрел на мать вдохновенными, расширенными глазами. – Представляешь, какая история?

– Да, история небанальная, – согласилась Надя.

– Ну вот. Его мама вырастила, учительница музыки. Он при ней был единственным мужчиной. И все, что связано с историей, родом, для него ужасно важно, он в это верит. А тут такое дело – украли вещь деда. Да еще погибшего. Да еще военную награду. Это ж вообще, фишка на фишке.

– Это точно.

– И Бабаев этот ваш ему сразу понравился. Хоть и бизнесмен, а похоже, что порядочный человек, это Михалыч сам так сказал, – уточнил Лешка.

– Как мило, надо же. Хорошо же он относится к бизнесу, – усмехнулась Надя.

– Мам, ну ладно тебе. Ты же сама знаешь, что в этих ваших деловых кругах порядочные люди – редкость, – уверенно припечатал сын, и она не стала спорить. – В общем, к счастью, в коридорах камеры, так что нужно просто все записи отсмотреть, и потом среди тех, кто входил в кабинет, провести работу. Прохоров говорит, за пару дней справимся. Так что ты не волнуйся, мам. Хорошо? Украденное найдем, виновного накажем. Да? – Лешка встал из-за стола и ласково потрепал Надю по плечу. – Слушай, я там Маше кое-что обещал, я пойду к себе, ладно?

– Конечно, сынок, – кротко откликнулась Надя, которая была как будто в тумане.

– Не расстраивайся так из-за отца. Вы помиритесь, обязательно. Слышишь? – Похоже, сын твердо решил утопить Надю в позитиве.

– Конечно, милый. Не буду. Иди, я все приберу и лягу пораньше.

* * *

Самое смешное, что она действительно верила в талант Вадима. И совершенно сознательно служила всю жизнь именно этой идее – своей вере, своей роли жены художника, вкладывая всю себя. Вложенное должно окупиться, это точно. Если не внешним успехом, то самоуважением, ощущением, что все не зря. «Я с тобой как в тюрьме», – сказал Вадим сегодня. Эта фраза стучала в Надиной голове, но осмыслить ее было невозможно.

Она прошла к столу, машинально включила ноутбук, но не стала ничего смотреть и слушать. Сегодня точно не до учебы. Ссутулившись, маленькая Надя сидела и думала о том, как жизнь придавила ее всей тяжестью. Она всегда боялась того, что ее тайна будет раскрыта и вся ее тщательно выстроенная жизнь рухнет. Но, возможно, страшнее не то, что ее тайна раскрыта, а то, что Вадим, может быть, нечаянно в запале сказал правду. Это значит, что дом, который она строила всю жизнь, стал тюрьмой – для него, для нее, для всех?

Значит, жертва, которую ты кладешь на алтарь, может слишком дорого обойтись не только себе самой, но и тому, кому ты ее приносишь? Это странно. Несправедливо. Так не может быть. То есть так бывает, но только не в ее случае. Она делала все, чтобы семья была счастлива, и никогда ничего не просила взамен. Надя встала и открыла шкаф. Шкатулка матери стояла под вешалкой, ее резной бок выглядел чужеродно в этой спальне, в этой жизни. В жизни, которую Надя устроила от противного, сделала все, чтобы не походить на женщину, которая ее предала. Которая сбежала, чтобы жить по-своему…