Тонкий тающий след

Оглянувшись, она села на стул. Кроме нее, в коридоре никого не было. Наверно, это странно? Мысли метались в голове, как бешеные водомерки – не оставляя следа.

Внезапно дверь распахнулась, и Прохоров, не отпуская внутреннюю ручку, почти вылетел в коридор и развернулся к ней всем корпусом.

– Надежда Юрьевна? Проходите.

* * *

Он вошел в кабинет вслед за ней и снова плотно прикрыл дверь.

– Снимайте пальто, присаживайтесь. – И указал на стул у своего стола.

Кабинет был простым и стандартным: все чисто, официально, по-мужски. Никаких личных вещей, если не считать стреляной мишени на стене (двадцать девять из тридцати, машинально сосчитала Надя) и небольшой книжной полки.

– Надежда Юрьевна, я пригласил вас, чтобы сообщить, что следствие по делу о краже в офисе вашей страховой компании почти завершено, – объявил Прохоров, садясь за стол и глядя на нее. – Осталась буквально пара деталей, и я буду готов предъявить обвинение по факту кражи из кабинета Бабаева Александра Александровича серебряного портсигара с изображением всадника и синим камнем на замке, производство Россия, до 1917 года, рыночной стоимостью двести сорок тысяч рублей.

Надя молчала и не отводила взгляд. После паузы длиной в несколько секунд Прохоров продолжил ровно на той же ноте:

– Я хочу вам напомнить, что добровольное признание вины облегчает наказание, и еще раз спросить, не хотите ли вы что-либо сообщить до официального выдвижения обвинения.

– Нет, мне совершенно нечего вам сообщить. Все, что я знала, я вам уже сообщила, – ответила Надя твердо, выпрямив спину и слегка откинув голову назад, чтобы выдержать пристальный взгляд следователя.

Он резко поднялся.

– Я прошу вас подумать еще раз, Надежда Юрьевна. Решение, которое вы сейчас примете, может в корне изменить вашу жизнь. – Нависающая фигура Прохорова казалась Наде гигантской, но она внезапно зацепилась взглядом за пряжку ремня, который виднелся под синим пуловером. Интересно, это армейский ремень? Хотя нет, он же не в форме. И вообще не в армии.

– Надежда Юрьевна?

– Вы не можете утверждать, что это была я, – бухнула Надя, возвращаясь из туманной пропасти полузабытья.

– Можем утверждать. Камера зафиксировала, что в кабинет Бабаева А. А. во время его отсутствия заглядывали восемь человек. И только один из них вошел. – Прохоров выдержал небольшую паузу, а потом внезапно сильно ударил рукой по столу, от чего Надя вздрогнула всем телом, и, наклонившись к ней, заорал: – Да вы вообще понимаете, что это значит?! Вы же в тюрьму пойдете! Это путь в одну сторону, вы потеряете все, все, понимаете?! На этот раз с рук не сойдет!

Надя, оглушенная не столько словами, сколько потоком агрессивной энергии, которая исходила от Прохорова, еще сильнее выпрямилась и зажмурилась, вцепившись в обручальное кольцо и чувствуя, как холодеют руки и спина.

– У вас ничего больше не будет, если вы сядете! Ни карьеры, ни этой машины, которую вы паркуете как попало, ни мужа этого вашего, художника! Вы уже никогда не будете той, кто вы сейчас! – Он не просто кричал, он орал, вкладывая в это столько страсти, что было невозможно представить, что это происходит с ним каждый день. – А сын? Вы о нем подумали? Парень пашет как вол, он реально хочет мир сделать лучше, а не просто бабла в полиции срубить – и вы, вы же всю его жизнь под откос пустите! Вы мать ему или кто?

Прохоров внезапно резко замолчал и сел. Надя, стиснув зубы, смотрела на него с напряженной ненавистью.

Коротко взглянув на нее, Прохоров снял трубку и набрал четыре цифры внутреннего номера.

– Степанов? Прохоров беспокоит. Ты на дежурстве сейчас? Зайду к тебе через пару минут. – И снова встал, командуя Надя: – Пройдемте.

– То есть как это «пройдемте»? – Надя вдруг испугалась так, что начала дерзить. – Я никуда не пойду!

Но спорить было бесполезно: Прохоров сжал ее руку повыше локтя стальными пальцами и вывел в коридор.

* * *

Прохоров нажал на звонок, по которому небрежный маляр прошелся кистью с зеленой краской, и спустя двадцать томительных секунд тяжелая дверь с лязгом открылась.

Надя увидела уходящий вдаль коридор с решетками по одной стороне. Открывший дверь полицейский в форме загораживал проход своей массивной фигурой, но, увидев Прохорова, держащего потерянную Надю повыше локтя, просто кивнул и отстранился, пропуская их внутрь.

Подчиняясь импульсу чужой железной руки, Надя ступила на линолеум коридора. Какой чудовищный цвет. И эти стены. И освещение. Лампы дневного света, наверно, изобрели такие же люди, какие в Средневековье придумывали пытки.

Почти не осознавая себя, она шла по недлинному коридору, который казался бесконечным, и видела в его конце свет. Тоннель? Да нет, не может быть. Она же не умерла. Кажется, не умерла.

Ее остановили. Лязгнул замок. Открылась решетчатая дверь. Железная хватка на ее руке на секунду стала сильнее и придала ей импульс: вперед и направо. Надя шагнула в камеру и услышала, как за спиной с ужасным скрежетом закрылся выход к ее прежней жизни.

Все. Вот и все.