Тонкий тающий след

Она стояла совершенно неподвижно, не ощущая ни запахов, ни звуков, не осознавая своих мыслей, превратившись в изваяние. Но реальность постепенно проявлялась из небытия: узкая койка, стол и стул, унитаз в углу, решетки вместо стен. Медленно повернув голову, Надя оглядела камеру. Метров шесть? Как кухня у бабушки. Окошко. На нем тоже решетка. Нет, этого просто не может быть.

Сил совершенно не было, но присесть здесь Наде казалось невозможным. Она не будет прикасаться ни к чему здесь. Не сядет и не ляжет, нет. Это чужое, не ее пространство, ее здесь быть не должно. Или должно?

Он говорил, что это срок. Тюрьма. Но он не писал ничего, ведь так? Значит, протокола нет? И обвинения нет? И она еще может открутиться? Да как тут открутишься, внезапно с отчаянием осознала она. Камеры. Ведь камеры. И только она входила. Значит, это вопрос времени. Они ведь и невиновных сажать умеют, а таких, как Надя, и подавно.

– А тебя за что, милая? – глухой женский голос рывком вернул Надю к реальности. Сквозь прутья решетки на нее смотрела героиня ее детских кошмаров: одутловатая, покрытая нечистыми морщинами, с всклокоченными пегими волосами женщина без возраста и будущего.

Надя покачала головой, не в силах произнести ни слова.

– А, ясно, – протянула соседка. – Впервой, значит. Ну ничего. Это у всех бывает впервой. Поначалу оно страшно. А потом вот уже сюда как в санаторий приходим. А что, на воле-то? Не накормят, спать не положат. А здесь тепло, еда и душ раз в неделю.

Еще раз осмотрев Надю мутными глазами с красными прожилками, женщина отвернулась и отошла вглубь своей камеры.

Надя вдруг вся сложилась в суставах, как лишенная поддержки марионетка, и прямо посередине камеры села на корточки, спрятав голову в колени и крепко обхватив себя руками.

Глава 25

Прохоров сидел в своем кабинете, уставившись в стену напротив. Лицо застыло, губы сжаты. Он вышел из себя. Это нехорошо. Но черт побери.

Ему всегда было очень тяжело работать с женщинами. Об этой слабости, в общем, было известно, но ее в полиции не обсуждали: Прохоров был хороший мужик, и коллеги не считали нужным злословить за его спиной. Но привычку передавать другим следователям почти раскрытые дела, где обвиняемой была женщина, его сослуживцы считали заскоком, из-за которого толковый коллега никогда не сможет надеть погоны с большими звездами. Во-первых, этими своими финтами Прохоров снижал свои же показатели раскрываемости. А во-вторых, у человека, который командует другими, не должно быть таких слабостей. Другие – пожалуйста. Но жалеть преступников из-за того, что они бабы? Этот момент не вписывался в систему совершенно.

Он не помнил, чтобы когда-либо повышал голос на задержанных. Ну может, было по молодости пару раз, когда он еще верил в агрессивные техники допросов. Но потом понял, что сам теряет слишком много сил, если орет на кого-то. Становится мягким, теряет фокус, и в результате все получается только хуже. Медленно вываживая подозреваемых, как будто рыб на удочке, Прохоров добивался большего. Но эта Надя…

Он снял трубку внутреннего телефона и набрал четыре цифры.

– Невельской? Зайди ко мне. Срочно.

Прохоров открыл ящик стола и пошарил рукой, отыскивая папку. Наугад вложил в нее несколько документов и на чистом листе написал несколько слов.

– Разрешите?

– Да, Леш, проходи. Смотри, вот тебе папка, отнеси ее капитану Степанову и дай подписать то, что внутри. Как закончит, папку бегом ко мне, а сам свободен до завтра. Действуй. – Прохоров протянул практиканту папку, глядя тому в переносицу, чтобы ненароком не считать каких-нибудь эмоций, которые испортят все дело.

– Капитану Степанову? А он где?

– Где-где! Он дежурит сегодня в ИВС. Изолятор временного содержания, знаешь такой? По коридору направо. Давай, мухой.

Прохоров откинулся на спинку стула и, увидев, как быстро метнулся исполнительный помощник, приготовился ждать.

* * *

Все-таки практика в полиции – это здорово. Можно все важное увидеть изнутри. Реальные люди, реальные проблемы, мужики, работающие на земле. Однокурсники норовили как можно скорее попасть в суд или прокуратуру, там все чистенько, компьютеры и бумажки, но это ж ведь жуть как неинтересно. А здесь Лешка оказался в самом эпицентре. В самом низу, без которого ни суд, ни прокуратура не имеют смысла. Им бы просто нечем было заняться, если бы не мы.

Ну конечно, пока и его дело – в основном носить бумажки. Но здесь понятно, чему учиться: думать, раскрывать дела. А не просто угождать начальству и унижаться, чтобы получить повышение по службе.

В ИВС Лешка еще не был. И капитана Степанова не видел – хотя, может, видел, но просто не знаком. Но тут все просто, не так, как на гражданке: у тебя приказ, и с этим приказом ты идешь, куда нужно, и делаешь то, что тебе нужно. Без экивоков и светской болтовни.

Нажав на кнопку звонка рядом с массивной дверью, Лешка попытался вспомнить правила помещения в изолятор временного содержания. Сюда сажают после предъявления обвинения. Интересно, много там сейчас сидит?