Когда это прекратится?
Хочу духи! La haine. Ненависть.
Вы, наверное, догадываетесь, что в отражении вижу Я.
Как много перед глазами проносится домов, людей, событий и энергий. И я среди этого. Нет ни единого права дозволять меланхолии править.
А я вспомнила, что когда-то лет восемь назад я грустила под треки Aidan Baker.[239]
24 hours, например.Хочется просто лечь. В простыни. Уютно. И свечи. Или нет. Просто лечь, и чтобы кто-то читал вслух «Русских демономанов»[240]
. Русских. Демономанов. Кто-то.Я почему-то хотела додержаться на Радио КП до декабрьского. До темных вечеров и поздних рассветов. До елки и мандаринных духов. Но все, что сбывается, сбывается резко и за меня. Будто ведут.
У меня два красивых платья, две юбки и один пиджак. Час пятнадцать до высокой башни. И снова повестка. При этом почти нет сил так, что я падаю и кружится голова. Хотя вроде бы ничего и не сделано за день. Усталость и даже нету силы сделать ритуальные упражнения, чтобы замечательной осанкой пронзить все эти красивые платья.
Решительно настроена выкинуть половину своей комнаты и избавиться от ненужных вещей. И решительно поставила себе цель сделать это до воскресенья.
Надо сесть. Написать колонку (Завтра). Даже две. Вообще, добраться до телеграмм канала, от которого уже идет массовая отписка. Кому какое дело, что мне плохо? Бывает и плохо, бывает и нет. Прорыв не зависит от потери бойца. Отряд и не заметил[241]
. Не быть грустным мотыльком. Не быть обугленным. Почему-то волнами наступает нежность, а потом истлевает. Воспроизведение ритма снега. Острое, и далее тающее. Город. Улицы становятся утром холодными. А ночью отталкивающими. Не хватает тепла. Мне не хватает тепла. «Сделай больно – приласкай». Где-то была такая надпись (внутри), курсе на первом. Несмотря на внешнюю статность и широкие имперские плечи (у меня просто сердце огромное и светлое – вот потому и широка!), я хрупкая. Похожа на венецианское стекло. Таю. На асфальте.Я так люблю слушать голоса. Слушаю Юлю. Подруга из самого давнего времени. С которой давно не общалась.
Темник и плитник. Я два дня подряд забыла пить магний и бежать по несколько километров. В офисе все завалено едой. И много людей. Он живой. И я тоже немного. Хочу увидеть труд и заплакать, потом уехать, пройти, как Вергилий, по аду. И вернуться вновь в город, на башнях которого сияют звезды Донбасса.
Купила мясо рапана, чтобы лучше понимать аргументацию Той стороны.
О, снова этот стиль. Нет сил чтобы заснуть.
Иногда все-таки, я обнаруживаю внутри черты рыцарского служения. Силу и одиночество вселенского масштаба. И это – залог того, что когда-нибудь, Идеи, в которые мы верим и которые славим, восторжествуют.
Именно это бесконечная сила, которая рождается из осознанного одиночества.
Сижу посреди комнаты. В это время должна была бы не сидеть. И птицы из груди вылетают, продирая клювами ребра и хрупкую кожу и оставляя пустоту, способную на крик. Не меня навалились вещи. Мертвые. Старые. Теперь понимаю, почему я все время уезжаю и пытаюсь уехать. Я погребена под прошлым летом, которое пытается меня затянуть в себя.
Здравствуйте. Мне очень плохо. И плачу.
Может, взять и вместо тех моментов, когда я в одну точку смотрю, начать заниматься спортом. Тогда за день будет выходить 5 часов тренировки, тогда за день можно иссушить себя. Интересно. Задумалась о теле. Почему-то сухость напоминает что-то очень правильное. Будто бы сухое тело, тело мумии смиренно, умело проходит границу.
Надеюсь, что когда-нибудь на финишной прямой марафона или 30 Пушкин СПб[243]
у меня возьмут комментарии и зададут вопрос: «Зачем вы бегаете?». Расскажу про бегинок и размолотые в порошок кости, славящие Христа.Никогда больше не засну. Потому что русские не спят. Я узнала, что русские не спят, и теперь буду стараться никогда не спать. Если все же я засну, считайте это влиянием моей татарской крови. Проявлением. Татарской. Крови.