Вообще-то сначала этой свадьбы я не хотел. Совсем сначала, когда мы еще и помыслить не могли о уикенде в Берлине или об отпуске на Ямайке и отдыхали в таежном поселке, название которого — Кульдур — парадоксально одновременно навевало мысли о дуре и культуре.
Мы сидели на высоких корейских стульях у отделанной пластиковым мрамором стойки бара, и я, любуясь ее коленками, выглядывавшими из-под светлого летнего платья, и собой тоже немножко любуясь, говорил, что жениться теперь вообще никогда не стану, что хватит с меня одного развалившегося брака, спасибо большое.
Помню, как погрустнели тогда ее глаза — огромные и почему-то в ту минуту карие глаза милого котенка, помню, как обнял ее немножко снисходительно, как бы с высоты прожитых лет, помню, как сказал тогда:
— Ты этого пока не понимаешь, любимая, но придет время, и ты поймешь.
Время пришло.
А потом уже она не очень-то желала, хотя и против тоже не была. Сработал закон наименьшего сопротивления: она хотела жить со мной в Лондоне, а получать каждые полгода в Москве визу было хлопотно, и брак стал самым простым решением. И вот уже я лечу за десять часовых поясов с двумя новенькими золотыми кольцами, купленными в древнем, как все в Лондоне, ювелирном магазине.
С этим магазином я с тех пор как будто породнился — в конце концов, он разделил со мной мою ответственность — и, проходя мимо, всегда махал рукой его продавцам, а они улыбались в ответ, не узнавая.
Сегодня им не до улыбок. Стеклянные витрины, в которых над драгоценностями и часами красуется монументально выполненная надпись "Осн. в 1768", занавешены бумагой. "Распродажа в связи с закрытием", — плачут буквы белым по черному. Магазин разделил мою ответственность до конца. Прости, магазин, я ведь тоже не думал, что так повернется, я просто вез за тридевять земель, за десять часовых поясов два кольца в бархатной коробочке с твоим вензелем, одно поизысканнее, другое попроще.
То, что попроще, — вот оно, все на том же пальце, прижилось за пять лет, стало частью меня. А где ты, которое поизысканнее, в каком углу таишься все эти годы среди забытых украшений, высохших духов и вышедших из моды очков? Она сказала, что ты с непривычки жмешь ей и натираешь кожу, и я, решив, что сам виноват, купил другое, изящное и с бриллиантом, но и оно вскоре оказалось в том же ящике туалетного столика, потому что камешек мешал надевать перчатки и цеплялся за манжеты.
На самом деле, я думаю, манжеты ни при чем. Она и сама могла этого не сознавать, но все внутри ее восставало против статуса, который, согласен, зовется как-то уж очень сухо и сурово: замужняя женщина. Миссис. Ну как может примириться с ним эта стройная красавица, эти сияющие в будущее глаза шаловливого котенка, эти 130-фунтовая стрижка и неземной маникюр, эти сумочка от «прада», курточка от «версаче», туфельки от «феррагамо» — да какая это, к черту, замужняя женщина!
К ней клеятся по нескольку раз в день, сама недавно сказала. И когда просят телефончик, она обычно честно отбривает:
— Я замужем.
Но это на улице. Или в транспорте, или в кино. А в компании полу- или совсем незнакомых приятелей наличие обручального колечка, пусть даже и не на той по здешним протестантско-католическим понятиям руке, наверное, доставляло ей дискомфорт.
Больше колец я ей дарить не пытался, ни с бриллиантами, ни без, ни золотых, ни даже деревянных, хотя сегодня, если верить календарям, свадьба у нас как раз деревянная.
Первыми, конечно, позвонили мои.