Топографический кретин

Кроме этого понимания, вынести с военки удалось разве что брошюру с прекрасными опечатками о невосполнимых потерях в психологической войне да нестрелянный патрон для последующего использования в качестве мужественной подвески на кожаном шнурке. Этим список полезных вещей и навыков исчерпывался. Но сказать, что военная кафедра совершенно бесполезна, Яков всё-таки не мог. Полезна, ещё как полезна, особенно для под- и просто полковников, мужественно переносящих тяготы и лишения сытой воинской службы в центре большого города, в окружении грудастых девушек и очкастых юношей, которые к старпёрам в двух- и трёхзвёздочных погонах ходят без веры и любви, но с надеждой, потому что военка обеспечивает их тётей броней — освобождением от призыва в настоящую армию.

Обеспечивает, как выяснилось позже, теоретически. А на практике родная страна подложила Якову с друзьями грандиозную свинью, популярно разъяснив, что они оказались просто-таки избранными — представителями очередного послевоенного поколения, то есть жертвами редкого феномена под названием «демографическая яма», из-за которого раз в двадцать лет — вот как теперь, в середине восьмидесятых — красной армии со страшной силой не хватает штыков. И разослала страна повестки по городам своим и весям — и давай ждать наплыва сознательных. На что надеялась, непонятно, однако в случае с Яковом попала в точку: когда к концу первого курса почти всех его друзей увели суровые дядьки в парадной форме, студент почувствовал себя одиноко и пошёл в военкомат.

Сам.

Дорога была недлинной, но чудовищно тяжёлой: малодушие приходилось держать в узде буквально обеими руками — и при этом постоянно приглядывать за ногами, которые то и дело норовили свернуть в первую попавшуюся подворотню. Именно от нечеловеческого напряжения в борьбе с собственными конечностями, а вовсе не от страха на подходе к военкомату Якова колотила крупная дрожь, так что вопрос вышел слегка заикающимся.

— Гы-где тут в армию забирают? — проговорил Яков в окошко, напомнив себе Фиму Васа.

— Забирают в тюрьму, — сердито ответил человек в погонах. — Тебе зачем?

— Запа… за повесткой явился.

— Является Иисус Христос, а ты прибыл, — привычно поправил старлей, а потом осознал смысл услышанного и аж привстал в своей амбразуре. — Ты чё, больной, что ли?

— Да нет, к строевой вроде годен. Так куда обратиться можно?

— Можно машку за ляжку. Туда шуруй, — и махнул рукой вправо по коридору.

В кабинете сидел капитан, теперь уже настоящий, с четырьмя звёздочками. Выслушал Якова, кивнул непонимающе, сходил куда-то, принес тонкую папочку в картонной обложке песочного цвета. Открыл, переложил пару листочков. Пододвинул Якову большую стеклянную пепельницу с не по-военному затейливой гравировкой: Ресторан «Челюскин».

— Можете курить, военнообязанный.

— Спасибо, не курю.

Офицер кивнул, подтянул пепельницу поближе, закурил сам, клубы дыма придали сцене кинематографического драматизма. Полистал папочку, закрыл. Поднял утомлённый взгляд.

— Ждите.

— Чего ждать-то, товарищ капитан?

— Ваш призыв отложен до особого распоряжения.

О как, до особого! Яков ощутил прилив самоуважения.

— А когда оно может наступить?

— А вот этого, военнообязанный, вам знать не положено, может, завтра, а может, и потом. Вы вещмешочек соберите, документы аккуратненько в удобное местечко уложите, чтоб долго не искать. Не волнуйтесь, отслужите своё, отчизна вас не забудет. Не забивайте голову вопросами, не относящимися к вашей компетенции. Лучше за оставшееся время приведите её в порядок.

— Кого? — на всякий случай уточнил Яков. Армия всё-таки, кто её знает, какой в ней ход мысли.

— Не кого, а что. Голову, — грамотный офицер неодобрительно покосился на Яковы патлы.

Особое распоряжение подоспело через полгода, к весеннему призыву. Так Яков и поступил в армию — практически добровольцем. В военкомат пришёл лысым и в жёлтой кофте, как Маяковский.

Он попал в престранное войско: сослуживцы со стажем называли часть кастрированной. Чтобы до этого додуматься, особого полёта фантазии не требовалось, потому что в документах полк числился как кадрированный. Это значит, что обмундирования, техники и всяких штыков-пайков в нём было тыщи, а живой силы — два десятка солдат, дюжина прапорщиков под коллективным прозвищем Сундук да сорок офицеров, которых за глаза звали совсем уж стрёмно: Псами. Имелся в кастрированной части и командир, подполковник-переросток Дубник в фуражке с высокой тульей и всегда ярко, как на строевой смотр, надраенных ботинках. Он однажды застал Якова за неприличным занятием — чтением полного собрания сочинений В. И. Ленина, — но это было не сразу.