Топографический кретин

Приезжаешь к друзьям, у которых не был несколько лет, — и все так же: та же комната, и тот же диван, и тот же балкон, и те же родители друзей, так же искренне пьющие за вас и за ваше счастье, которое теперь значит что-то иное, что-то не то, что значило тогда, несколько лет назад, — и они, родители друзей, и сами друзья, и вы тоже — все делают вид, что знают, за что пьют, хотя на самом деле понятия не имеют — ни родители, ни друзья, ни вы сами, — но все притворяются, что так и должно быть, и притворяются совершенно искренне и более чем правдоподобно, — и все вокруг то же самое: друзья, и их родители, и их квартира, но только вдруг выходит из соседней комнаты это чудесное и белокурое — и вдруг ощущаешь: да ведь несколько лет назад, когда точно так же пили за ваше счастье — и не надо было еще так искренне притворяться, потому что счастье на самом деле было еще вашим, — что тогда, несколько лет назад, это белокурое не выходило из соседней комнаты, потому что не могло еще ниоткуда выходить, потому что вообще само не могло не то что ходить, а даже членораздельно играть глазами, потому что только недавно появилось на свет, а тут выходит само из соседней комнаты и смотрит вопрошающе огромной синевой: а что это ты ему привез из заморского своего далека в подарок?

И понимаешь, как все быстро.

В один из наших приездов Наташка и Жак подарили нам очень симпатичное изваяние почти метровой высоты. Такие деревянные кошки встречаются в Провансе на каждом шагу, это один из тамошних символов. В Провансе вообще с символами все в порядке, на три-четыре независимых государства хватит.

Мы конечно, поворчали для порядку, потому что тащить нового любимца через границу предстояло нам самим, но с тех пор животное вполне себе уютно прописалось в нашей гостиной, между телевизором и книжным шкафом.

Странное дело, но у кошки до сих пор нет имени. А может, и есть, только вслух мы его не произносим. Наверное, потому что имя у них одно на двоих — у кошки и у нее. Они вообще друг на друга похожи — изяществом позы, изгибом длинного тонкого тела, независимым выражением огромных загадочных глаз. А несколько месяцев назад сходство стало еще большим: у зверя появился партнер.

На Новый год к нам из Питера приехала ее кузина, юная, суматошная, влюбчивая и оттого вечно страдающая Дашка. Когда стихли вечерние разговоры, главной темой которых было обсуждение различных (но неизменно ущербных) вариантов исполнения Дашкиного желания остаться в Лондоне навсегда, она вдруг вспомнила, что забыла привезти нам подарки. Наши попытки урезонить кузину и объяснить ей, что она и есть самый главный подарок, оказались тщетными, и на следующее утро она исчезла, попросив предварительно объяснить, как добраться до Оксфорд-стрит.

Вечером Дашка распаковывала покупки: ей — что-то из косметики, мне — толстый косоглазый кот с дурацкой улыбкой, дыркой в голове и надписью на пузе "Копилка на поход в клуб". Кот, в отличие от кошки, не деревянный, а керамический и в стройности явно уступает своей новой подруге. Но сочетание цветов и настроений такое, будто ваял их один ремесленник. Да нет, какой там ремесленник — художник. Это же наш портрет! Семейный, так сказать.

Потому я и попросил не забирать котов. И она рассмеялась, легко и искренне, как смеялась когда-то удачной моей шутке или просто когда у нее было хорошее настроение. Или во сне. Ах как она смеялась во сне! Сколько раз я просыпался от этого счастливого смеха, и она просыпалась тоже, и рассказывала мне свой сон, и иногда мы после этого смеялись вместе.

Интересно, что снится ей сейчас — в полуметре от дикобраза?

«Девятка» и бильярд

Угол атаки