Топографический кретин

Никого из обсуждаемых Яков не знал, и слушать было неинтересно, но всё равно слушал — а что ещё делать? Можно, конечно, врубить серебристо-матовый хайфай, неделю назад купленный на ВДНХ за полсостояния, и заглушить несанкционированное жилсобрание, да только толку? По телеку мура, на автоответчике только просьба заболевшего коллеги подменить его на послезавтрашней смене. И не позвонишь ведь никому — кого он знает в столице?

Не Лену же дёргать, в самом деле.

Лена была москвичкой. Фрэну, подростку из глубокой прикитайской провинции, который столицу видел только на плакатах про социалистическое соревнование да в программе «Время», это обстоятельство представлялось чрезвычайно важным.

Познакомились они тоже в провинции, но куда более фешенебельной, чего его собственная, — на Домбае. Фрэн отдыхал там с мамой и сестренкой Алиной. Лена тоже отдыхала — и тоже с мамой: с кем ещё могут отдыхать пятнадцатилетние москвички на кислых лермонтовских водах? Сейчас, может, и не только с мамами, но тогда — это вам не сейчас.

По крутой кавказской здравнице Лена передвигалась в сопровождении подружки Аси, которая своей доведённой до совершенства невзрачностью ещё больше оттеняла мягкий шарм очаровательницы.

Лена говорила «дураки» с длинным ударением на «а» и надевала иногда тёмно-синее платье с серебряной каймой, белые босоножки на тонких ремешках и делала себе длинный ассиметричный хвост, который почему-то совершенно сводил Фрэна с ума, будто он до этого ассиметричных хвостов не видел.

За Леной таскалась не только Ася и — на нерешительном удалении — сам Фрэн, но и изрядная доля мужского населения санатория в возрасте от одиннадцати до девятнадцати. То есть дохлый номер. Можно, конечно, сказать: «привет, как дела», можно, наверное, услышать в ответ что-нибудь вежливо-невнятное, но скорее всего она просто улыбнётся тонкими московскими губками, тряхнёт неконгруэнтной своей причёской — и весь тебе привет.

Ну и смысл?

Был бы ещё Кит рядом — вдвоём оно как-то сподручнее… С другой стороны, так ведь и обломаться можно: когда знакомишься двое на двое, одному всегда достаётся что похуже, а Кит тоже не дурак на селёдку клевать.

Тоска, словом.

— Здорово, Фрэн.

— Здорово, Байконур.

С веснушчато-прыщавым Вадиком? Владиком? Славиком? из Кустаная они познакомились ещё в автобусе, вёзшем их из аэропорта. Подружиться не подружились: говорить особо не о чем, да и надо оно — сдруживаться на четырнадцать суток? — но регулярно здоровались и резались в огромные садовые шахматы.

— Чего делаешь после обеда?

— Фиг его знает, вроде ничего. А что?

— В три часа турнир по настольному теннису. В подвале. Чемпионат санатория. У меня отец играет — закачаешься! Приходи болеть.

Вот те нá, а Фрэн и не знал, что здесь есть теннисный стол! Да не один, как выяснилось, а целых два. Они стояли в прохладном мраморном подземелье, на достойном удалении друг от друга, а вдоль стен выстроились громко хлопающие деревянные сиденья, как в цирке, только в один ряд.

Он пришёл задолго до начала: очень уж руки чесались, ракетку сто лет не сжимали.

В зале было почти пусто, только неумело, лопатой, переталкивали друг другу заграничный оранжевый шарик двое незнакомых санитаров. Фрэн пристроился было ко второму столу, но играть было не с кем, поэтому стал разминаться — звонко долбить мячиком о стену, сначала с метрового расстояния, потом, не давая шарику коснуться пола, отступая всё дальше и дальше.

Заявилась санаторная физручка в польском «Адидасе» и очках на верёвочке. Фрэн, не отрываясь от тренировки, сказал ей здрасьте, она кивнула в ответ. Пошуровала бумагами в какой-то папочке, помолчала минуту-другую, потом стряхнула с носа очки и спросила:

— Ты в чемпионате-то участвуешь?

— Не-а, говорят, поздно уже, — Фрэн левой рукой поймал умаявшийся шарик, положил его на стол, накрыл ракеткой, чтоб не скатился. — Но если можно ещё записаться… Я не знал, Станислава Игоревна.

— Что значит не знал? По всему корпусу объявления висят!

— Да не знаю, не заметил как-то. Я вообще рассеянный.

— То-то я вижу, как ты рассеянно по стенке молотишь, — Станислава пошарила по синей груди с белым трилистником, нащупала очки, но надевать не стала, поднесла поближе к своим бумагам и уставилась в них. — Повезло тебе, бассейный с улицы рассеянной, у нас как раз один отдыхающий без соперника остался.

— Вот спасибо, а призы будут?

Физручка завела про почётные грамоты за второе и третье места, про диплом и электронный будильник за первое, но Фрэн всё это пропустил мимо ушей. В подвал начали заходить люди и рассаживаться вдоль стен, и среди них он увидел неразлучную парочку — убогую Асю и предмет своих воздыханий.

Это теперь, валяясь на продавленном диване на пролетарской московской окраине, он мог позволить себе думать о ней как о предмете, а тогда извинился перед физручкой, вышел на лестницу, пробил карманы, пожалел, что ещё не курит, провёл пальцем по массивным чугунным перилам, заставил себя собраться с мыслями и тихо произнёс:

— Это твой шанс, Фрэнище.

Подумал ещё немного и добавил по-взрослому:

— Да, старик, это твой единственный шанс.