Топографический кретин

Вечером практически со всеми оставшимися в городе сокурсниками мы собрались в пивном ресторане в полутора кварталах от торчащего ввысь места его работы, которое обычно мерцает серой мраморной облицовкой, а в этот мой приезд оказалось полностью затянутым в зеленое: ремонт фасада, из-за чего здание стало похоже на исполинский памятник, покрывшийся патиной.

Друга с нами не было: он не позвонил. Видимо, окисляется со временем не только бронза.

А раньше он был худ, нагл и лупоглаз, носил дырявую джинсу, публично делал вид, что пьет лосьон после бритья "Дзинтарс" и терзал басовые струны в составе "Стотонного тумана". Который, как и всякая уважающая себя рок-группа, время от времени давал концерты. На одном из них мой друг совершил поступок, называвшийся на модном тогда слэнге загадочным словом мунинг. В реалиях раннеперестроечного Советского Союза он вполне мог привести к позорному изгнанию из вуза, но друга пронесло. Посреди выступления он сложил с себя гитару с длинным грифом, неспешно, с достоинством, расстегнул ширинку на болтах, приспустил тертые штаны вместе с исподним в цветочек и гордо продемонстрировал залу свою тощую, бледную и безволосую задницу. На последующие вопросы восторженных почитателей и потрясенных сокурсников скромно отвечал:

— Популярность коллектива падает, надо же что-то делать!

"Стотонный туман", несмотря на жертвенные проделки моего друга и старания лидер-вокалиста Вити Мазуты, так и не смог угнаться за друзьями-соперниками Игорем Лагутиным и его "Троллием мумем".

Благодаря приятелю-басисту, я тоже в какой-то мере был причастен к местной полуандерграундной тусовке. И через много лет, когда Лагутин — уже в ранге всероссийского бритпоп-рокапопс-божества — переселился с семьей за Ла-Манш, наше с ним знакомство само собой возобновилось. На концерте "Троллия" в прославленном джаз-клубе в лондонском Сохо через столик от нас весело наливалась вином группа не по-английски красивых девушек.

— Смотри, это не Саша? — спросил я свою любимую.

— Какой Саша?

— Не какой, а какая. Саша, она в вашей богадельне во Владе моделью подрабатывала. Помнишь, ее лицо сияло по всему городу рекламой мобильных телефонов.

Оказалось, что сотрудничество с маленькой фирмочкой на краю света стало началом очень успешной Сашиной карьеры. За несколько лет она успела пошагать по подиумам Токио, Нью-Йорка и Парижа, а теперь вот мотается между Москвой и Лондоном, где живет ее бойфренд. Сначала Саша описывала его лишь в общих чертах и имя назвала только несколькими встречами позже, но я это имя уже знал: для чего-то же существуют поисковые движки. Счастливчиком оказался наследник самого громкого в Европе баронского рода: эту фамилию регулярно поминают с недоуменно-укоризненной интонацией мужья, жены которых заикаются о новом бриллиантовом колье или о смене обоев в прихожей.

Простая история дальневосточной золушки, казалось, никак не отразилась на наших с любимой отношениях. Но это только казалось. Теперь я думаю, что именно посещение дня рождения Сашиного барона навело ее на мысль о том, что жить в Лондоне можно только в Кенсингтоне. И — не только с ним, то есть со мной. Он, то есть я, помог ей выбраться из любящих объятий родины — и за это ему, то есть мне, большое спасибо, давай останемся друзьями, я тебя переросла.

Когда приходит пора обновлять гардероб, она складывает в пакетик свои вещи, и я отправляюсь с ним в свою любимую деревню Черная Пустошь. Там, меж ресторанов, парикмахерских и агентств по торговле недвижимостью, затесался маленький магазин, в котором я задаром отдам вещи пожилой китаянке, и она продаст их за сотую долю цены, а вырученные пенни переведет жителям Азии, Африки и Латинской Америки.

— Хочешь, я помогу тебе найти новую любовь? — спросила она недавно.

К благотворительности, как ко всему хорошему, быстро привыкаешь: пришла пора упаковать в полиэтилен и меня.

Геронтофоб на «Разлупе»

Угол атаки

А всё-таки интересно, за что его тогда бабульки сдали? Нет, правда? Не грубил ведь, в подъезде не гадил и даже не курил, здороваться старался первым. Неужели всё-таки за протухшую рыбную кулебяку?

Хотя, надо признать, со старухами у Якова вообще не задалось. То ли они в принципе такое зловредное семейство позвоночных, то ли память у них — вроде как у муравейника или пчелиного роя — одна на всех, генетическая. Тогда их врождённую неприязнь хоть как-то можно объяснить.