Тополь цветет: Повести и рассказы

«Ну и ладно — не купила капусты. А что она — на себе повезла бы? Конечно, распорядиться не умеет», — с внезапной нежностью подумал Степан. И снова вспомнил, как покойная теща обижалась, что никто ведра воды не принесет, охапки сена с избы не снимет, а «матка никому слова не говорит». И матке внушала, что следует починить, что на заплатки пустить, что на тряпки изорвать. Но сама же и чинила, и на заплатки пускала… Очень она жалела Татьяну. Ведь и старая не была, а схватило сердце — и нет человека. Быстро убралась. Как Серега Пудов…

«Это все равно, что полено, — думал Степан. — Доброе полено враз займется и сгорит в одночасье. А коряга витая-перевитая как пойдет чадить, так и дымит до последней углины — еще и головешку приходится вытаскивать из печи в ведро, чтобы жар не упустить. Ни огня — ни тепла».

— Про столик-то не забудь, — попросила Татьяна. — С буфетчицей мы договорились. Голубой возьми, да гляди — почище какой. Или уж пусть привезут трактористы?

— Ну да, еще везти. Я сам принесу.

— Ты когда заступаешь?

— Я завтра с утра.

И все так же глядела в огонь, а он чувствовал, как робеет она перед завтрашним днем.

— Юрка вчера подвозил Альку, — рассказала вдруг. — Долго у них за домом в кабине сидели. Целовались, поди.

— Как же ты с ней… — спросил Степан, — разговариваешь?

— Стараюсь не глядеть, и все. Редко когда что приходится. Завфермой между нами, идет как-то…

18

Утром она разбудила его:

— Вставай, Степан, поедем на «Кубани» со мной.

Он еле разодрал глаза — окна глядели чернотой при тусклом свете лампы.

— Ну вот, что за любовь вдруг — будто вместе не насидимся, — пробормотал и снова провалился в сон.

Поднялся сразу после ее ухода со странным чувством вины — разбудила тишина. И тотчас вспомнил, какой у Татьяны день, и пожалел, что не встал раньше. «Эх, опять все копыром поставил»…

Однако на столе лежали сваренные яйца и молоко, взятое вчера у Бокановых. «Ладно, все одно надо скотине корма задать, — Юрка прочешется, а ребятишки как бы в школу не опоздали», — оправдывался он перед собой.

— Пацанье, вставайте, вместе пойдем! — позвал он, просунув голову в комнату к ребятам — пока Тамара жила в интернате, Юрка спал с ними. — А тебе что, приглашение письменное? — потряс он и его за торчавшую из-под одеяла ногу. — Не вывезли еще навоз-то? А вас будут сымать?

— А как же, вчера учили, чего говорить.

Иногда Степан отправлялся на работу вместе с детьми, и это было единственное, чем нравилось ему теперешнее его дело.

Он пошевелил ведро на лавке в чулане — там уже, оказалось, наведено поросенку. Телке — той только ведро воды. Три раза в день по ведру и по охапке сена.

Поросенок и у них хорош, можно бы резать, но погода не позволяла — «Тепло, только изваляешь его всего, — подумал Степан и тут же ощутил во рту вкус холодного, чуть просоленного розоватого сала. — Вроде холодает, в воскресенье, пожалуй, зарежу».

Деревня еще спала. Снежок порядком присыпал землю, луговины скрылись под ровным покровом, искрещенным уже кошачьими следами.

— Ну вот, и грязь у скотных скует, прикроет халатом праздничным, — посмеялся Степан.

Они проходили мимо дома Свиридовых, когда враз закудахтали, закричали куры.

— У Нины, что ли? — остановился Степан. Но все смолкло, только одна курица никак не могла успокоиться.

— Кошки, должно быть.

— А то, может — хорек! — Валерка вспомнил, вероятно, как отец охотился в прошлом году на хорька и все-таки поймал в капкан.

— Гляди, папка! — Валерка остановился.

Степан глянул, и сердце подпрыгнуло к горлу.

На шоссе против деревни стояла лиса.

— Гляди, держит чего-то в зубах! — и Валерка заорал: — Ого-го-го-го!

Лиса рванула через шоссе, и все рванули за ней.

— Ясно чего — курицу! — кричал на ходу Степан.

Они выскочили на шоссе и увидали лису за кюветом уже на поле — рыжая, она хорошо виднелась на белых всплесках снега. Лиса не спешила, или было неудобно держать добычу: остановилась, глядя на оравших людей, положила курицу наземь, перехватила ловчее и побежала.

Степан скатился с крутой насыпи и сразу увяз в глине, еще не успевшей заколенеть. Выматерился, но дальше не двинулся. Ребята кричали, и он еще покричал, но лиса была уже далеко. Она еще раз остановилась, обернувшись на людей, еще раз перехватила трофей и потрусила, не очень даже торопясь, в лес.

Когда Степан вскарабкался на шоссе, дети смотрели на него во все глаза, и в глазах был восторг, который чувствовал он внутри у себя.

— Вот сволочь, — сказал он, — я думал, она в Городищах живет или на Курганах, а она, сволочь, вон где — совсем в другой стороне, к Синековской ближе. Ну, погоди, я тебе устрою красивую жизнь.

— И не боится! — счастливо говорил Валерка, раскрасневшийся, веселый, забывший, что не выучил стих. — Как ты на нее, как мы на нее — а она ничего! Обернулась — и побежала!

И то, что лиса обернулась и побежала, было удивительно и прекрасно — назревала охота.

— А ты как, будешь искать нору и выкуривать?

— Посмотрим.