Тополя нашей юности

Колонну построили по четыре в ряд. Убогий, неприглядный вид имела она. Дырявые ватники, серые крестьянские свитки, латаные-перелатаные тулупы. Так были одеты в основном люди гражданские. Прокуренные шинели разных армий — красноармейские, немецкие, мадьярские, словацкие и еще бог знает какие несли на своих плечах партизаны. На ногах были лапти, чуни, опорки, разных видов и фасонов, разбитые ботинки и, наверное, на три или четыре сотни людей ни одной пары приличных сапог. Возможно, за этот убогий вид на всех, кто шел в колонне, с неожиданной злобой набросились женщины, торговавшие здесь, на станции, пирожками из мерзлой картошки, махоркой и молоком.

— Сволочи проклятые!.. Наши давно головы сложили, а они только идут!..

— Вояки несчастные! Спали с женами на печи…

— Будут хвастаться потом, что воевали…

— Глаза бы мои не смотрели на вас, иродов…

— Под юбками жен прятались…

— Дезертиры…

— Кулачье…

Виктор, когда учился перед войной в девятом классе, не раз пробовал представить, как он пойдет в армию. Тех, кто успел уйти в мирные годы, проводили с оркестрами, гармонями, речами. А тебе, брат, вот какой оркестр!..

Дня три мобилизованных держали в санитарном изоляторе.

Наконец команда:

— В баню!

Из бани выходили красавцами. Шинели — БУ[1], ватники, гимнастерки — БУ. Виктор получил старую длинную кавалерийскую шинель, вытертый до блеска, неопределенного цвета ватник и относительно приличную гимнастерку. Ватник, правда, был короток, а гимнастерка сшита как на гиганта. Ботинок вообще не взял…

Так вот он, запасной полк, полевая почта 07121! Новые, по струнке поставленные бараки, посыпанные желтым песком дорожки, широкая площадь, на которой под звуки оркестра расходились утром роты на боевую учебу. И все это под навесом вековых, медноствольных сосен, так что сверху, наверное, никакая авиация не заметит.

Барак, в который попал Виктор, вмещает на своих трехъярусных нарах восемьсот человек. Виктору досталось место на третьем этаже, под самой крышей. Он удивлялся: через большую щель в коньке подмигивают звезды, рукой можно достать снег, но так тепло в бараке, что можно спать не накрываясь.

Боевая подготовка шла надлежащим образом. Кроме нее, велось строительство новых помещений. Утром вместо зарядки нужно было принести с лесной делянки бревно. В обед и перед ужином — еще по бревну. Бревна изрядные: немного толще телеграфного столба и длиннее. Бревно несли втроем, а Виктор высокого роста. Первое время он думал, что не выдержит…

Впрочем, это были мелочи. Главное заключалось в том, что он, Виктор, причастен к великому, святому делу, за которым следит весь мир и которое решает судьбу будущих поколений. Разве легко было представить в сорок первом, что скоро немцев с их армадой танков, самолетов погонят назад, будут устраивать им котлы, окружения?

Особенные минуты вдохновения, взлета переживал Виктор утром на полковой площади, когда начинался развод учебных рот. Блестящие трубы выдыхали из своих медных горл марши и мелодии боевых песен, гулко бухал огромный турецкий барабан, мерно чеканили шаг тысячи людей, держа равнение на застывшего, с поднятой под козырек рукой поседевшего полковника, и, охваченный мощным звучанием музыки, ощущением единства, близости со всеми этими людьми, торжественным величием момента, Виктор забывал обо все на свете.

То же самое, кажется, ощущали все.

Маршируй, поколение!.. Самой историей предначертан тебе суровый путь.

Гремите, трубы, и чеканьте шаг, солдаты самой великой войны!..

Годный к военной службе, но не обученный, и при этом с определенным образованием, Виктор должен был учиться в полковой школе шесть месяцев. Но он даже представить себе не мог, что полгода проторчит здесь. На фронт нужно!..

Емкая горсть махорки, пересыпанная в карман ротного писаря, сделала свое дело. Хитрый, ловкий писарь очень удачно переправил последнюю цифру пять на три в четырехзначном числе, означавшем год рождения, и с этой минуты Виктор почти механически перешел в категорию тех, кто со дня на день мог ждать зачисления в маршевую роту…

Рвался в маршевую роту на фронт и молодой партизан из соседнего с Виктором района Вася Гайдук. Удивительный, беспокойный он человек!.. Все свое время, даже то, которое отпущено на личные нужды, он проводит возле пулеметов. Ручной пулемет Дегтярева он может собрать и разобрать за считанные минуты и стремится так же хорошо овладеть и станковым.

Насидевшись возле пулеметов, Вася приходит в курилку затянуться «бычком».

— Вот сюда, — он показывает пальцем на большое масляное пятно над карманом гимнастерки, — Михаил Иванович прикрепит мне золотую звездочку.

— Какой Михаил Иванович?

— Известно какой. Всесоюзный староста.

— За что?

— Как за что? Накрошу гансиков, как капусты. Сомневаетесь?

Надо сказать, что те, кто были с Васей вместе в партизанах, слова его за шутку не принимали. Они знали, что он участвовал в подрыве девяти эшелонов, два или три раза его представляли к ордену, но награды не дождался — ушел на фронт…