Тополя нашей юности

От меня и Пеки у девочки не было тайн. Она жаловалась, что ужасно не любит арифметики и от каждой задачи у нее болит голова. После этого мы с Пекой наперегонки давали Лине списывать решения задач. Я скоро заметил, что она охотнее берет тетрадки у Пеки. А Пека, несмотря на то, что арифметику мы всегда готовили вместе, держал себя так, будто решал он только один. Это меня обижало, и были минуты, когда Пека казался мне ненавистным.

Дорогой Лина больше всего разговаривала с Пекой, звонко смеялась каждой его шутке, а я чувствовал себя как в известной игре — «третьим лишним». Лине, видимо, нравилось, что Пека громче всех кричал на переменках, бегал по партам, боролся с каждым, кого ни встретит.

С Пекой у меня отношения портились. Я знал, как он боится своей Рашели, как ходит перед ней на задних лапках, и потому совсем не считал его смелым. «Ворона, — мстительно думал я о Лине. — Что она такого нашла в этом конопатом Пеке?»

Однажды, когда кончалась уже вторая четверть, я подложил Пеке и Лине хорошую свинью. Вот как это случилось. Три раза в неделю Рашель пускала своего брата покататься на коньках. Отпускала она его всего на час, и потому я не любил ходить на речку вместе с ним. Только войдешь во вкус, летишь на деревяшках по звонкому льду, забывая обо всем на свете, а Пека вдруг зовет домой. Его час кончился.

В тот же вечер на нашу замерзшую речушку пришла Лина. Может, они сговорились с Пекой, может, девочка узнала сама, какой чудесной бывает речушка зимним вечером, когда над землей висят синие сумерки, а лед звенит и потрескивает.

Лина умела кататься на коньках, это я увидел сразу. Пека мчался первым, за ним Лина, а третьим я. Мне показалось, что Пека и Лина хотят нарочно оторваться от меня, и я свернул в сторону, чтобы им не мешать. У них обоих были блестящие «снегурочки», а у меня самодельные деревяшки. Мне от этого стало как-то горько и обидно, и, сняв свои самодельные коньки, я тихо побрел домой.

Дома сел за арифметику. Нам дали решить два очень трудных примера на деление дробей. Эти дроби были какие-то четырехэтажные, и прошел, может, целый час, пока я решил первый пример. Пеки все не было. Я представлял, как, взявшись за руки, он и Лина носятся по льду, и меня все больше и больше охватывала злость. «Он хочет, чтобы я решил и его пример, — с ненавистью думал я о Пеке. — Я решу, но завтра посмотрим».

Пека пришел часа через три, раскрасневшийся, возбужденный.

— Решил задачи? — спросил он шепотом. Я кивнул головой. — Завтра пойдем в школу раньше, я у тебя перепишу.

Рашель выскочила из своей комнаты и набросилась на Пеку. Он лепетал ей что-то о репетиции хорового кружка, но она не слушала. Она вопила как сумасшедшая, а Пека стоял насупившийся и несчастный. Мне в ту минуту даже немного жаль стало товарища, и я уже не сердился на него.

Но на следующий день жажда мести овладела всем моим существом. Когда по дороге в школу мы проходили возле гостиницы, из ворот выскочила Лина. Она, должно быть, поджидала Пеку, а со мной даже не поздоровалась. Лина говорила только с Пекой, вспоминала речушку, спрашивала, когда он пойдет кататься. Я молча шел сзади, и меня одолевала ревность.

— Ты решил примеры? — перед самой школой поинтересовалась Лина.

— Решил, — равнодушным голосом ответил Пека.

— Дашь мне переписать?

— Дам.

У меня закипело в груди. Я чуть не закричал от возмущения, что они без всякого стыда не хотели признавать ни меня, ни даже моего труда. Но я все же сдержался. Я только отстал шагов на двадцать.

— Ты скоро? — уже на крыльце окликнул меня Пека.

— Скоро.

Но в класс я не пошел. Как только Пека с Линой скрылись в коридоре, я шагнул за угол школы и притаился в штабелях дров. С каким-то радостно-мстительным чувством я представлял себе, какими глазами смотрит теперь Лина на своего смелого и умного Пеку, у которого не решен ни один пример. Я даже замерз, сидя на дровах, но в класс пошел только после звонка.

Арифметика была первым уроком, и Пека, конечно засыпался. Учитель, зная, что примеры трудные, после двух девочек, которые сказали, что тетради с решением забыли дома, вызвал Пеку. Он покраснел, как бурак.

— И я забыл тетрадь дома, — наконец сказал он.

Пека соврал неудачно. Его тетрадь лежала на парте, и учитель взял и полистал ее.

— Вы и не брались за решение, Матюшенко, — сказал учитель, — у вас только условие в тетради. Учитывая ваши прошлые заслуги, плохой отметки вам не поставлю, но замечание запишу. Дайте дневник.