Тополя нашей юности

— А почему на том берегу? — будто удивился Гриша. — Там, возле шоссе, мы сами видели, может, целая дивизия наших. Танков, пушек — тьма…

Затаив дыхание, ждали мы, что скажет на это кулак, и мысленно благодарили Гришу за находчивость.

Одноглазый вскочил. Ему будто заткнули рот: такой он стал сразу тихий и молчаливый. Он, видно, понял, что открылся слишком рано и не перед теми, перед кем нужно. Через минуту черная фигура мелькнула в проеме дверей.

— Пойду покурю, — бросил нам Вишняк. — Душно здесь…

— Контра, — выругался Петрусь. — Завтра кому нужно скажем про этого типа. Какую агитацию разводит!..

Впервые в жизни мы слышали голос открытого врага. Он с ненавистью плевал на все то, что мы считали святым и неприкосновенным, без чего не представляли своей жизни. Мы радовались, что перехитрили кулака, и вместе с тем нас не покидала тревога. Ведь никаких пушек наших и танков мы не видели… Неужели мы не переберемся на тот берег?..

Усталость взяла свое, и на какой-нибудь час мы забылись мучительным, тревожным сном. На рассвете возле клуба что-то громыхнуло, и мы, схватив сумки, рванулись к двери. В предрассветном тумане, который полз от реки, ничего нельзя было рассмотреть. Разорвался снаряд на одном конце деревни, на другом. Загорелась хата. Били с той стороны, откуда мы пришли. Где-то близко ревели танки. Все стало понятным…

Мы побежали через картофельное поле в кустарник. Бежали что было сил, не делая передышки. Вот и заросли, под ногами хлюпает и чавкает. Не жалея ни рук, ни лица, мы продирались сквозь лозу, забираясь все глубже в болото, будто хотели успеть на завтрак к самим чертям. Наконец спасительный островок… А в деревне гремит, трещит, воет… Казалось, с того кусочка земли, окруженного зелеными садами, начинается конец света…

Стрельба прекратилась так же неожиданно, как и началась. Деревенька горела. За ней всходило солнце, окутанное дымом, серое… Мы впервые своими глазами увидели, что такое война…

— Опоздали на тот берег, — угрюмо проговорил Петрусь. — Теперь самое главное — не попасть в лапы к фашистам.

5

В свое местечко, будто на смех, мы вернулись первого сентября. По улице не пошли. Во-первых, стыдно было людских глаз, во-вторых, мы вообще не знали, что делается в местечке. Наши сумки за неделю скитаний значительно опустели и уменьшились в своих размерах. Были съедены хлеб, сало, яички, у всех троих оставался только лук. С виду мы мало чем отличались от бродяг. Последние пять дней, боясь встретиться с немцами, мы слонялись по лесам, шли домой наугад. Ночевали в лесу либо в стогах сена. Все трое порядочно обносились, особенно досталось ботинкам и брюкам. Дорога к родной хате оказалась куда тяжелее, чем дорога к Днепру.

Околица, по которой мы шли домой, была окутана туманом. В молчаливой задумчивости стояли деревья, окружавшие местечко. Зеленые шапки ракит, тополей и кленов тронула первая осенняя позолота. С околицы была хорошо видна наша школа, стоявшая на краю местечка. Кто там теперь? Девять лет первое сентября было нашим большим праздником. День этот звал в школу, в науку, в новую жизнь. Сегодня он не звал никуда…

Гриша скоро отделился от нас и пошел огородами. Ему оставалось только прошмыгнуть улицу, и он дома. Мы с Петрусем пошли вдвоем. Первым из местечковцев, увидавшим нас, был кузнец Вавила. Он в этот ранний час уже косил отаву.

— Я сказал сразу, что приблудите до дому, — сообщил кузнец. — Поздно вышли. Назавтра и немец приехал. Боя у нас, слава богу, не было. Так что все живые и здоровые…

На наших лицах, должно быть, не было никакой радости от встречи с родными местами, и старый кузнец сразу переменил тон.

— Глупенькие вы еще и зелененькие, — зашептал он, приблизившись к нам. — Жалеете, что на войну не попали… Эта война не на месяц и не на два. Еще всего будет, еще хватит и вам. Подавится немец, попомните мои слова. Мои три сына где-то там. — Голос старого Вавилы задрожал.

Теперь от кузнеца мы услыхали те же слова, которые когда-то сказал десантник. Но вся их глубина раскрылась перед нами значительно позже.