Тополя нашей юности

— Пасешь? — спросил Илья, чтобы только завязать разговор.

Хлопчик опять глянул на него и опять ничего не сказал.

— Ты что, из совхоза? Что-то я не знаю тебя.

— Из Гноевиц я, — ответил наконец хлопчик и примолк, как бы выжидая.

— Ого! Так что ж ты тут с лошадьми?

— Лисам пригнал.

Илья ничего не понял. Хлопец казался каким-то придурковатым: отвислая мокрая губа, длинная, как у аиста, шея, какой-то робкий, сюсюкающий голос.

Лошади, видно, привыкли к присутствию чужого и снова подошли к костру. Только теперь Илья разглядел их как следует: темно-гнедой масти, сытые, гладкие, с блестящей шерстью, они казались огненно-рыжими. Все, как на подбор, молодые, рослые, самое большее — трехлетки.

— Ты что, на лисью ферму их гонишь? — спросил Илья, чувствуя, как холодная, нудная боль сжимает грудь.

— Лисам, — подтвердил хлопчик.

— Что ж они, ноги набили? Выбракованные?

— Почему набили? Это председатель так только в справке написал. Чтоб взяли на мясо… Двенадцать штук. Сена мало, а им давай да давай…

— Дурень твой председатель! — вскипел Илья. — Где это видано, чтоб лошадь себя не прокормила?

— Мое дело сторона… Мне председатель сказал…

Илью распирали и жгучая жалость, и обида, и он почти побежал от костра. Уже на насыпи оглянулся: кони, облитые трепетным светом, золотистые в отсветах костра, были как нарисованные.

Тревога и боль не покидали его. Хотелось с кем-нибудь поговорить, посоветоваться, излить в словах горечь и обиду. Илья долго стоял на мосту, ожидая, когда вдали покажется фигура Плисецкого. Но тот где-то задержался, не шел.

Было уже за полночь, в поселке, перебивая один другого, дружно загорланили петухи, на востоке как будто посветлело. Большая красноватая звезда висела над поселком, как фонарь. Стоя на мосту, Илья пропустил сто пятый — в окнах спальных вагонов синел мягкий полумрак, пассажиры еще спали. Потом прогрохотал добавочный порожняк, составленный из одних платформ, — видно, под лес.

Потеряв терпение, Илья сам отправился к Плисецкому. Он прошел уже, наверное, больше километра, впереди уже показалась темная стена леса, а обходчика все не было. Наконец Илья увидел на краю насыпи черную, странно согнутую фигуру — Плисецкий сидя спал. Илья нарочно громко звякнул ключом, и тот пружинисто, как волк, подхватился и выскочил на полотно.

— Чего ты тут? — спросил Плисецкий с дрожью в голосе.

— Зажги фонарь.

— А-а-а, все равно. Светает уже… Можно и так.

Илья умолк и повернул назад.

— Сына вчера проводил, — шагая рядом, подергивая узкими плечами, оправдывался Плисецкий. — Ремесленное окончил. Послали в Запорожье, на завод. Опрокинул стакан, однако же это еще днем… И вот — разморило-таки, фу!.. Ты, Илья, про это никому, чуешь? Прошу как соседа.

— Вон лошадей гонят лисам на харч, — буркнул Илья, теряя интерес к разговору с Плисецким.

— Каких лошадей?

— Из Гноевиц, колхозные. Двенадцать штук.

— А черт их бери. На кой черт теперь эти лошади? Машин хватает.

— А-а-а, и человек ты!..

Илья сердито махнул рукой и, оставив растерянного, ничего не понимающего Плисецкого, потопал к мосту. Тело начинало ныть. За эту ночь он устал больше обычного. Мысли теснились в голове, как бы ища выхода. Илья не хотел глядеть в ту сторону, где паслись кони, однако не выдержал, поглядел. В предрассветном тумане догорали, чадя сизым дымом, головешки, виднелась черная, распластанная на земле фигура хлопчика, который, видать, спал. По зеленой, без росы, отаве рассыпались рослые гнедые кони…

1962

СЛУЧАЙ НА ПОЛУСТАНКЕ БОЛЬШИЕ ИВАНЫ

Перевод Е. Мозолькова

Издалека, с высоты заросшего соснами пригорка, три белых домика полустанка кажутся совсем маленькими. Полустанок называется Большие Иваны, и это может вызвать только удивление, потому что никакой деревни или поселка с таким названием поблизости нет. Есть дом отдыха, расположенный на сосновых пригорках, он носит поэтическое название «Орлиное гнездо». По ту сторону железной дороги видны бараки торфопредприятия, основатели которого не придумали ничего лучшего, как назвать барачный поселок «Торфяной участок № 7». Говорят, когда-то в ложбине, где теперь искусственное озеро, стоял хуторок, он так и назывался — Большие Иваны. Хуторок сожгли немцы, потом, после войны уже, речушку, протекавшую по ложбине, перегородили песчаной дамбой — создалось искусственное озеро, в котором купаются те, кто отдыхает в «Орлином гнезде». На озеро откуда-то прилетают даже настоящие морские чайки. Большие Иваны остались только названием полустанка.

Стоит хороший белорусский сентябрь, напоенный теплом неяркого солнца, манящей прозрачностью воздуха, мягкостью красок и тонов. Сосновый бор на противоположном берегу озера в синеватой дымке, ласкают глаз веселые березовые рощицы на этом берегу, дышит прохладой зеркальное, матовое серебро озера.