Тополиный пух: Послевоенная повесть

Сережка вошел в серый холодный сад. Набежавший ветер неприятно коснулся лица. Поправив обеими руками воротник куртки, Сережка посмотрел по сторонам. Ребят еще не было. «Когда же они выйдут?» Сомнения скребли душу. «Что делать? Не ходить с ребятами на железку — обидятся, не ехать с художником?»

И вдруг Сережку кольнула мысль, которая в общем-то и заставила его принять решение. «Ведь он в школу из-за меня ходил. С директором разговаривал…»

И подросток почувствовал, что не поехать к Павлу Андреевичу не может. «Но как же с железкой? Что сказать ребятам?.. А что, если ничего не говорить? Не пойти, и все… А сейчас смыться из сада и подождать Павла Андреевича дома».

Он так и сделал. Но едва переступил порог комнаты, со двора донеслось:

— Серега! Серега!

Кричали мушкетеры.

— Тебя, что ли? — кивнула на окно мать. — Ишь горло дерут… Скажи им, что тебе сегодня некогда, что ты не выйдешь…

— Не буду!

Однако, когда мать ушла на кухню, он все-таки подошел к окну и, осторожно отодвинув штору, посмотрел на улицу. Почти все, кто собирался идти на железку, уже стояли у штакетника. Среди них был и Японец. «А он что? Тоже пойдет? — удивился Сережка. — Ведь не собирался же…» Присутствие среди ребят Японца возродило в душе Сережки сомнения, но приход Павла Андреевича снова переменил настроение. Сережка почувствовал, что теперь ему оставалось только одно — ехать с художником. Но как он сейчас выйдет из подъезда, если там ребята? «Тянуть время?.. Бесполезно. Ну сколько можно протянуть? Пять, десять минут? Не больше…» Сережка медленно надел куртку и подошел к двери, вернулся — забыл кепку. Потом нашел и ее, потоптался немного в передней, но уже и топтаться стало бессмысленно, вышел на лестничную клетку. Павел Андреевич последовал за ним.

— Не волнуйтесь, — проходя мимо Надежды Петровны, сказал он. — Все будет хорошо. Ваш сын будет доставлен вовремя, как мы договорились.

Слово «договорились» резануло Сережку. «Что это они? О чем-то договаривались без меня?» Но это маленькое чувство досады было ничто по сравнению с тем, что ждало его внизу.

— Серега! Ну, где ты? Мы тебе кричали, кричали, — двинулись к нему мушкетеры, как только он показался у подъезда. Никто не обратил внимания на, Павла Андреевича. А чего обращать-то? Просто идет вместе с Сережкой человек. Ну и что? Знакомый он его, что ли? Мало ли кто выходит и входит в подъезд… Однако ребята вскоре поняли, что этот человек его знакомый. Увидев, что Сережка устремился к ребятам, Павел Андреевич остановился.

— Я не пойду сегодня на железку, — было первое, что сказал им Сережка. — Не пойду…

Он посмотрел в сторону художника, словно ожидал, что тот сейчас объяснит причину его отказа, а потом повторил еще раз:

— Не пойду.

— Кто это? — приблизился к Сережке Японец и одними глазами показал на Павла Андреевича.

— Один знакомый…

— Чей?

— Мой…

— Не темнишь, Пират?

— Нет.

Японец отступил назад и покосился на Павла Андреевича, но потом снова перевел глаза на Сережку:

— Значит, не пойдешь на железку?

— Нет.

— Ну, давай, давай…

И Японец, как всегда, сплюнул сквозь зубы.

Сережка очень удивился, что студия, в которой его будут рисовать, помещалась в обыкновенном жилом доме и дверь в нее была такая же, как в простую квартиру, облупленная, с черными от обуви внизу полосками. Ему представлялось, что студия — это отдельный дом с широкими дверями и большими окнами, как витрины магазинов, что стоит этот дом за забором и что никогда туда так просто не пускают.

Дверь им открыла женщина в белом переднике, удивительно напоминающая врача. На ее руке блестело кольцо.

— Приехали? — сказала она, улыбаясь. — А я вас уже заждалась.

— Вот мой герой! — легко подтолкнув вперед Сережку, представил его Павел Андреевич. — Знакомься! Сережа! А это Вера Николаевна, моя жена.

Вера Николаевна пожала Сережке, как большому, руку и повела в комнату. Сережка увидел стол, уставленный тарелками, на которых лежали ветчина, буженина, еще какие-то вкусные вещи, которые так редко были у них с матерью. Посреди красовался фарфоровый чайник. Сережка не успел рассмотреть всего, что стояло на столе, как оказался уже сидящим в кресле, в котором могло бы уместиться трое таких, как он.

— Ну, сначала завтракать… Завтракать, — весело сказал Павел Андреевич, потирая руки. — Работы нам предстоит много, — подмигнул он Сережке. — Так что сначала нужно подкрепиться.

— А я уже ел…

— Ел? Ну и что? Еще поешь.

После завтрака Павел Андреевич достал сигарету. Закурила и Вера Николаевна. Запах табачного дыма распространился по комнате. Он лез в горло, щекотал ноздри. Сережке тоже захотелось курить. Прикрытая спичками пачка сигарет лежала совсем рядом. Достаточно было протянуть руку, и сигареты были бы у него…

Вера Николаевна начала убирать со стола. Павел Андреевич тоже встал.

— Ну, Сережка, за работу…

И он пошел в другую комнату. Сережка последовал за ним.

В комнате было много света. На стенах висели белые головы каких-то бородачей с выпученными глазами, картины, в том числе, как показалось Сережке, и недорисованные.