В этом нет никаких сомнений. Более того, насколько я понял, Маттиоли не разграничивает работу и досуг. Иногда он сутками напролет занимается дома какой-то банковской проблемой; иногда он способен провести час или два после обеда слушая музыку у себя в кабинете. Однажды мы вместе слушали кантату Баха – Маттиоли повернул на полную громкость ручку большого радиоприемника, который стоит у него в кабинете. В это время к нему вошел крошечный, хрупкий старичок и положил ему на стол лист бумаги. Ранее этого человека представили мне как Валентино Бону, личного секретаря Маттиоли. Бона, эмигрант-белогвардеец из России, по словам Маттиоли, управляется с корреспонденцией на двенадцати языках. Говорят, что он – единственный служащий банка, который время от времени способен навести хотя бы какой-то порядок в кабинете председателя. Бона знаком показал, что в принесенном им документе содержится какой-то срочный вопрос, но Маттиоли лишь досадливо отмахнулся, недовольный, что ему помешали. Затем, едва взглянув на бумагу, велел Боне придвинуть стул и заняться настоящей работой.
– Погрузитесь в музыку! – загремел он.
Мы втроем сидели еще пятнадцать или двадцать минут, погруженные в Баха.
Если не считать музыки, у Маттиоли немного хобби, хотя он и утверждает, что любит фильмы, особенно американские вестерны. Безоговорочно он любит книги; более того, его отношение к книгам лучше всего описывает слово «алчность». Он любит красивые издания и лично приложил руку к дизайну оформления и переплету шедевров итальянской литературы, выпущенных его издательством. Он – рьяный коллекционер редких изданий и специализируется на трудах первых экономистов. Вскоре после Второй мировой войны Маттиоли обнаружил редкое издание труда Responsio ad Paradoxa Malestretti («Ответ на парадоксы г-на Мальтруа») французского политика, экономиста и философа XVI в. Жана Бодена, который дал рациональное объяснение революции цен в своем столетии и показал, что количество денег в стране – неточная мера ее богатства. Боден был одним из первых экономистов, которые поняли тщетность запрета экспорта золота и серебра. Ничего удивительного в том, что Маттиоли так радовался своей находке. К тому же благодаря красивому переплету издание считалось очень редким. Маттиоли с гордостью показывал свое приобретение другу – экономисту, издателю и коллекционеру Луиджи Эйнауди. У Эйнауди в коллекции труд Бодена тоже имелся, но он пришел в восторг от переплета сокровища Маттиоли.
Маттиоли страшно радовался. «Ничто так не привязывает библиофила к книге, чем сознание, что этой книги домогается другой библиофил», – написал он позже в короткой монографии, посвященной этому памятному событию.
11 мая 1948 г., когда Эйнауди стал президентом Италии, Маттиоли поехал в Квиринальский дворец в Риме, чтобы засвидетельствовать свое почтение старому другу. Они немного поговорили, и президент республики небрежно поинтересовался, по-прежнему ли Раффаэле принадлежит то красивое издание «Ответа…» Бодена.
Да, ответил Маттиоли, сокровище по-прежнему принадлежит ему. При этом глаза его радостно сверкнули.
Не согласится ли Раффаэле продать его? – осведомился президент.
Маттиоли пишет в своей монографии:
«Я говорил почтительно, но не сдавался: «Сейчас меньше, чем когда бы то ни было, Eccellentissimo Presidente».
Семь лет спустя срок президентства Эйнауди закончился. И вот в мае 1955 г. Маттиоли снова приехал в Квиринальский дворец – на сей раз, чтобы попрощаться с уходящим в отставку президентом.
«Почти машинально, не думая, я положил книжку в карман… На следующий день множество людей, занимавших очень высокие посты, которые также были во дворце, спрашивали меня: «Доктор Маттиоли, что вы подарили президенту? Вчера он был так счастлив!» Что я мог им ответить? И что значил бы мой ответ для тех людей? Как мог я объяснить им, какой восторг я испытал, когда увидел мелькнувшую искру в его глазах, заметил благодарную улыбку Эйнауди, с лихвой возместившие мою маленькую жертву».
Глава 6
Абс: органист
Банкир всегда должен понимать степень риска.
Мартин Лютер, суровый критик общества, назвал Франкфурт-на-Майне das Geld und Silberloch («дырой, полной денег и серебра»). Лютер был прав, и жители Франкфурта не возражали. «Дыра, полная денег и серебра» всегда оставалась лютеранским городом, хотя там избирались и короновались императоры-католики.