Тоска по Лондону

Сек, едва стемнело, с надлежащими предосторожностями убыл сквозь чердак. Для ободрения я поделился опытом высаживания окон на верхних этажах, но заметил, что хулиганские поступки не к лицу ему и от них следует воздерживаться. Нелегко им будет по крышам, но пройдут.

Машина с телохранителем-мандейцем стоит у подъезда. Парень, как и я, приучен к мысли: надо — надо. Вот ему и впрямь придется худо. Мне в тепле мерсикать ножкой и пить коктейли в обществе гуговской сволочи, а ему ждать захвата и допроса в холоде и трезвости. Впрочем, когда протрубит час, церемониться не станут и со мной.

Что ж, нас с детства готовили к тому, что в конце концов оставят в арьергарде. Еще и гордиться велят. Русская жертвенность. (Ты ведь помнишь, Эвент, что я представляю из себя гремучую, как и надлежит человеку образованному, смесь культур на русской основе.) Арьергардная традиция в нашей ментальности восходит к татарскому нашествию и граду Китежу через Шенграбенское дело и батарею капитана Тушина из романа хитрована-Зеркала. Жертвенность заманчива. Жизнь, принесенная в жертву, уже не бессмысленна. На кресте не всем доступно, а на войне — милости просим! Тем не менее, коль скоро приходится воевать, военную славу и теперь ставлю превыше всех. Понимая в то же время, что героизм бросания на амбразуру ничто в сравнении с моральным героизмом тех, кто якобы против своих. Как Зоя Крахмальникова или Клаус Шенк фон Штауффенберг. Эти — арьергард уже не своей группы, а всего рода человеческого. Перед лицом вечности и Страшного Суда.

Что до меня, то куда уж мне деться… Не сомневаюсь, Эвент, ты держишь в памяти мою реплику о богоизбранности в беседе с батюшкой, и держишь злопамятно. Зря. Я держу еще крепче…

Да, такое, значит, крошево в мозгах относительно арьергарда. Я всегда считал его призванием более ответственным, чем авангард. Последнее к тому представление было, когда меня клеймили в связи с подлым намерением эмигрировать. Один товарищ сказал: да пусть катится в свою Палестину, прикуют его там к пулемету и будет прикрывать отход. И я подумал: если попаду в Палестину, приковывать не придется. Но товарищ руководствовался своим опытом войны и, верно, знал, о чем говорил, хоть я подобного и не слышал.

Словом, Сек убыл через верх, мы с Дочерью десятью минутами позже через низ. Для отвлечения внимания косящих за нами Дочь такого наделала шороху, что, думаю, стянула к подъезду филеров в радиусе десяти кварталов.

Ну и девочка… В двух мирах такой не встречал.

Ей поручили стеречь мой сон. Наихудший выбор. Неслыханное пробуждение. Выстрел! Полуобнаженная девица! Разглядывала меня стрекозиными глазами, словно поймала насекомое и решала, с какого конца есть. Надел очки, тут-то она за меня и принялась. Эта плутовка рылась во мне, словно обезьянка в сундуке матроса, которая все, что ни извлекает, пробует на зуб, и я, полуживой, вылез из постели, так как понял, что она своего добьется. Даже Секу взмолился, но как-то, честно говоря, не очень решительно: а вдруг внушение так будет сурово, что она обидится? Позднее понял, что Дочь в доме царит и владеет и суровых внушений не опасается.

Агрессивность ее обернулась целебно. Уж не знаю, что еще могло поставить меня вертикально. После давешних приключений я был полутруп.

Вот чего не мог представить при всей живости воображения. И вот лишь когда понял простейшее наслаждение жизни — владение экономной разумностью своих движений.

Что запомнилось?

Остановил я, конечно, милицейскую машину. K счастью, никого, кроме водителя, в ней не оказалось. Водитель был крохотного росточка и очень бойкий. И все добивался, почему бы не отвезти меня в больницу, а я, помнится, ему плел, что у меня особое заболевание и в больнице стандартным уколом меня добьют. И просил довезти до перекрестка в районе секова дома (не поминая, естественно, секова дома). Еще просил достать лекарство из моей коробочки, сам не мог, экономная разумность движений отказала. Лекарство он достал, дал мне, и я почему-то отбивался, а он мне долбил, что он Вася, словно это имело значение. И вдолбил-таки, стало казаться, что я его знаю и это человек надежный. Еще он говорил, что выгрузить меня на улице в таком виде нельзя, надо дотащить до двери и даже позвонить в нее.

Все это шло уже с провалами.

Так Сек получил еще одного кадра для исполнения замысла.

Васю, придя в себя, я даже видеть отказался, чтобы отрезать себе возможность его опознать, а о росточке — особой примете — велел себе позабыть. С ним Сек и убыл в Белокаменную, Вася оказался старым его кадром.

За чудо спасибо…

После прослушивания пленки очко у Сека не дрогнуло, он сказал, что готов идти до конца. Я предупредил: еще не поздно, можешь сдать меня куда следует и войти в их дело с ценным паем. Он лишь усмехнулся. Герой!

Ну, и за второе чудо Тебе спасибо, двойное: не замешан и герой.

Секу ушел в ГУГ раньше, чем хотелось, и канву операции мы лишь набросали. Наверное осталось немало уязвимых мест.