Тоска по Лондону

Итак, в присутственный день — он наступает раз в квартал, но раньше наступал ежемесячно, а еще раньше ежедневно — плетусь на переосвидетельствование (!) в психоневрологический (Слова-то! Как германские.) диспансер на ул. Матюшенко. Единственное новое название улицы помещаю в свой опус. Был такой матрос шебутной, взбунтовался из-за червивого мяса, совал его под нос господам офицерам, крыл их многоэтажно, потом и руки в крови умыл и доигрался: повесили голубчика. Именами висельников называют улицы во всех странах. Но в этой стране нынешние солдаты и матросы хавают червивое мясо, все в счастье, если только дают, с червивой же капустой. И никому из них в голову не взбредет требовать по этому поводу на мостик командира корабля или на плац командира полка. Если и найдется такой нахал, то улицу не назовут его именем, и останется известно оно лишь следователю по делу. А матрос из затертого девятьсот пятого года вплыл в современность, и улица названа в городе, далеком и от моря и, в сущности, от всей титской истории. Не титский это город. За то и люблю. Но титская власть — вот она, здрасьте. Не замечать ее опасно. Посему и улица Матюшенко.

И вот я уже во дворе, увенчанном кучей строительного мусора, вечной, как миргородская лужа. Парадный подъезд закрыт с самого почему-то вторжения в Чехословакию, я тогда в очередной раз навещал Шаю Царика, здесь он прятался от неприятностей и кредиторов под предлогом лечения своего заикания и немного отъедался, его-то харчи в трудные времена еще поскуднее — или даже паскуднее — больничных бывали.

Шая попадал в переделки с регулярностью небесных циклов. Если долго ничего не случалось, я начинал беспокоиться и ждать уже невесть чего.

Первая беда, состоявшаяся при мне, вызвана была тем, что Шая просрочил плату за квартиру. Квартирохозяйка нажаловалась в косомолотольскую организацию (уж та любому поводу проявить активность счастлива была безмерно), а пока что реквизировала и по номиналу — по номиналу! это дополнительное оскорбление только библиофил поймет! — распродала библиотеку поэзии, ее бедный Шая собирал годами не по номиналу. Квартирохозяйка (родственница! никто не бьет так прицельно, как родственники. отсюда и отношения между народами, некогда братскими) с пристойной скорбью сообщила прибывшим с завода делегатам, что была вправе продать библиотеку, поскольку книги куплены были на деньги, недоплаченные ей. Частично оно так. Но главная правда заключалась в том, что библиотеку бедный Шая собирал за счет своего меню. Выдающийся читатель Шая услаждал душу, обманывая желудок. А мерзкий орган не обманывался и мстил Шае вечно голодным и зависимым выражением вытянутого лица.

В день, когда случилось несчастье с библиотекой, я не оставлял Шаю одного. Кто знает, что человеку может взбрести на ум, если он лишается единственного, чем дорожил. Ему всего только 25, но за эту короткую жизнь он уже успел потерять и библиотеку любимых книг, и отца, убитого на фронте, братишку, убитого при ограблении квартиры (взяли валенки и буханку хлеба, а что еще было брать-то?), после которого и сам Шая остался заикой, и веру в людей, и… И, вообще, как не опасаться за человека, который вынужден в этом мире носить имя Шая Царик? Цахххххик!

Возмездие обрушилось неотвратимо. Жадная до деятельности косомолотольская организация чутко отреагировала на жалобу лендледи и незамедлительно выдала негодяю строгий выговор с занесением в учетную карточку. Денежную задолженность велено было погасить немедленно.

Немедленно? Откуда? Со счета в банке?

Опуская мелочи в дальнейшей биографии моего замечательного современника, отмечу лишь то, что он уже через день после этой двойной Голгофы очутился в диспансере на ул. Матюшенко, где укрылся от безумного мира людей. Он много спал, ел манную кашу, глотал надлежащие таблетки и запоем читал — книги, журналы, газеты, радио- и телевизионные программы, все титские периодические издания не только на русском, но и на украинском, которого будто и не знал. (Знал, но, если пытался говорить, всем делалось неловко, как в Америке нашим детям, когда мы при них пытались объясняться по-английски.) Он читал и выуживал перлы. Особенно отличались заголовки: «Всех раститскистов — в море!» (о том, что они, дескать, должны возглавить лов рыбы в путину). «Первый самолет с яйцами» (имелся в виду груз яиц на борту самолета, прилетевшего в столицу откуда-то с окраин и едва ли не прямо с новой птицефермы взлетевшего) или некролог титского деятеля под обнадеживающим заглавием «Одним стало меньше». Текстом Шая тоже не брезговал, это нередко помогало нам коротать часы досуга, содрогая внутренние органы полезным для них массажем (смех). То, что это был не наш смех, повышало его смачность.