Тоска по Лондону

Еще бы! После всего, что на меня свалилось… Предательство лучшего друга Гитлера вышибло меня из колеи. Если выражаюсь фразами из другой оперы, то потому, что не нахожу собственных. Как я мог ожидать?.. Не было такого друга в моей жизни. До него друзья делились на категории — футбольные, литературные, заводские, семейные… Он соединил все. С ним с одним мог я стоять часами над чашкой кофе, даже без коньяка, и молчать. Молчать и качать головой. Беседа шла на уровне подсознания.

Он знал обо мне все, и его информация существенно обогатила сокровищницу Косого Глаза сведениями еще об одном трудно управляемом индивиде. Если бы не эти сведения, Косой Глаз, возможно, не плел бы вокруг меня кренделей с целью спровадить за пределы родимого отечества.

Вообще-то, если быть честным… Это трудно, невкусно, но если ввиду необходимости стать таким хоть ненадолго, то ведь это и была та мыслишка, что бродила масляным пятнышком в недрах подсознания. А я ее топил, едва она приближалась к поверхности.

Ну, ладно, знаю это — и что же? Да, он был их человеком. Да, за что-то могли покарать. Но так!.. За что?

Теперь ЛД делается уже трагической фигурой. Комической так и не стал, несмотря на умение смеяться над собственными бедами. Эта способность у него уникальна, этому я учился у него. Однако над такой бедой не посмеешься. Что-то такое наказание означает. Стрелочник? Или знает ужасное о ком-то большом?

Не пойти бы по ложному следу. Я, кажется, начинаю умножать сущности без надобности.

Нет, не помогает моим исследованиям балалайкино откровение. А еще менее помогает оно написанию материала, от коего зависит мое возвращение в мир. Как заперло. Сам напросился, никто не навязывал, и — не пишется. А люди, между прочим, на заказ пишут. Да как! Слеза прошибает. Особенно песни. Уж не говорю о детских типа «Эх, хорошо в стране совтитской жить!», это выше понимания. Написать такую песню в державе, где только что с хладнокровным расчетом уморены голодом миллионы крестьянских детей, а другие миллионы вышвырнуты из своих изб и помещены в зверские условия на вымирание или как судьба решит, а у третьих отцы и матери исчезали ночами, чтобы никогда не появиться, а сами дети ввергались в спецдома, похожие на детские лагеря смерти, и в такой стране в такое время сочинить такую песню да на такой залихватский мотив и с такими вот словами — «Эх, хорошо страной любимым быть!..» Нет, этого ни мне, да и никому не понять и, естественно, аршином не измерить. Не зря говорят: Искусство все превозмогает. Наш литературный предок Козьма Прутков по сходному поводу меланхолично заметил: «Бывает, что усердие превозмогает и рассудок».

Усердие, конечно, вещь, но для таких шедевров его мало, нужно вдохновение. Что было источником столь могучего вдохновения?

Вот знать бы!

Или пресловутая «Катюша» на мотив древнееврейской молитвы… У меня едва глазные яблоки не вывались при первом посещении синагоги. Хазан пел «Катюшу»! Я был едва ли не возмущен. Мне снисходительно объяснили: сперва все же была курица, потом яйцо. Титские композиторы-песенники не были ни гениями, ни талантами, а были аккуратными прихожанами своих местечковых синагог. Предложили музыку, поэты придумали слова. Ничего божественного, но какое непринужденное сплетение личного и государственного! Ты, парень, на дальном пограничье вспомни, какое сокровище охраняешь от похотливых нарушителей, да они за тем лишь и лезут к нам, чтоб под подол к Катюше забраться. Бди, не зевай в дозоре. Но, с другой стороны, не мечтай, не дрочи, так твою разэтак, на Катюшу, а то проворонишь нарушителя — с тобой, растяпой, сексуально озабоченным, тогда иной разговор будет. Служи, боец, а за Катюшей держава присмотрит, такую создаст обстановочку, что до твоего возвращения она и думать про это самое забудет, не то возьмут ее в оборот не хуже какого-нибудь диверсанта. Ты лети, песня-соцобязательство, с попутным ветром и скажи бойцу — пусть он землю бережет родную, а любовь Катюша с общественностью…

Хорошо бы сказать: зря потрачено столько усердия, не работали эти песни.

Работали. Еще как. И пели их даже те, кто знал все обстоятельства создания этих титских шлягеров.

Скажем, «Птицы». Я о ней знаю от пострадавшего. В застое и разочаровании послевоенном («Вот войне конец, а где прекрасная жизнь, за которую кровь проливали?») стали учащаться случаи бегства на Запад. Даже групповые. На Тихоокеанском флоте произошла идеологическая катастрофа: ушла подлодка со всем экипажем. С политруком! Да лучше бы полфлота перетонуло. Командование сняли. Лодку догнали и утопили. И взялись за идеологию. Одним из пунктов записали: создать патриотическую песню. Заказ на песню-шлюху спустили усерднейшему поэту и катюшиному композитором, он к тому времени уже поднаторел в сочинительстве. И все это я знал там, в Америке, когда, мчась по хайвеям, орал в пустоте своей машины: А я остаюся с тобою родная моя сторона не нужно мне солнце чужое чужая земля не нужна…