Тот, кого я ненавижу

— И музыка там… ты зря так… музыка там просто прекрасная. Синатра, Армстронг, Глен Миллер. Это же шедевры.



— Да я не спорю, пусть шедевры, лишь бы ты улыбалась.

— Хорошо, а ты какую музыку любишь?

— Всякую. Иногда тоже прибивает на такие вот шедевры. Под настроение. Но чаще репчик слушаю, дабстеп и всякое такое.

— Дабстеп? — переспросила она так, будто это слово впервые слышит.

— Угу.

Я нашёл у себя на телефоне самый более-менее мелодичный трек, протянул ей наушники. Она послушно надела, прослушала до конца с серьёзнейшим выражением лица. Потом вернула и, помолчав, сообщила:

— А я люблю, ну вот помимо признанных произведений… помимо классики… в общем, очень люблю группу «Muse», особенно «Unintended». Эта песня прямо за душу берёт. Такая красивая, такая проникновенная…

Я достал телефон, нашел в сети её «Unintended», включил, но еле дослушал до середины и сдёрнул наушники.

— Не понравилось? — спросила она.

— Вообще нет, заунывное нытьё какое-то. Прости.

— Да ничего, мы же разные, это нормально.

Но сама, между прочим, приуныла.

— Ладно, тебе же тоже моё не понравилось, я по твоему лицу догадался, — легонько подтолкнул её плечом в плечо и подмигнул.

— Да, правда, — улыбнулась она. — Зато мне так понравилось, как ты играл Вивальди тогда, на вечере. Помнишь?

— Смутно, — признался я.

— Это было волшебно. Мечтаю просто ещё раз услышать, — выдохнула она.

— Это вряд ли. Я с этим делом давно завязал, — хмыкнул я.

— А тогда?

— А тогда был не в себе.

Потом она спохватилась:

— А как твоя спина?

— О, не спрашивай, — состроил я гримасу. — Но я знаю хорошее средство.

— Какое?

Я наклонился к ней:

— Дома скажу.

У меня сердце падало вниз живота и там, разбухая, горячо колотилось, при мысли о том, что у нас с ней будет дома… этой ночью…

Но дома моя неугомонная Эля опять включила врача.

— Я тоже знаю это средство. Индовазин! От ушибов — самое то. Тебе же в тот раз помогло?

Я разделся до плавок, лёг на диван ничком, Эля присела рядом, помазала там-сям.

— Сделай мне массаж, — попросил я.

Она замерла, потом проговорила:

— Я не умею.

— Что там уметь? Это ж не мануальная терапия. Просто… как там? Рельсы-рельсы, шпалы-шпалы…

Она неловко потянулась, слегка помяла с одного бока.

— Так неудобно, Эль. Сядь на меня сверху.

Она покочевряжилась немного, но, в конце концов, устроилась у меня на ягодицах. Одно это моментально завело так, что я, уткнувшись лицом в подушку, еле сдержался. Но когда она начала нежно пилить ладошками мою спину вдоль и поперёк, сжимать, поглаживать, приговаривая эти пресловутые «рельсы-рельсы, шпалы-шпалы», у меня просто крышу снесло. В паху стало горячо, в плавках тесно.

— Пришли куры поклевали, пришли густи пощипали, — старалась Эля.

Я уже не мог скрывать дыхание, тяжёлое, хриплое, частое.

— Пришёл дворник, всех прогнал, — она прошлась короткими шлепками вдоль позвоночника, от шеи до поясницы. Я выгнулся и, кажется, у меня вырвался предательский стон.

— И кто-то там ещё пришёл… я не помню…

Голос у Эли дрогнул и тоже стал звучать совсем по-другому. Сбивчиво, будто она выбилась из дыхания.

Я развернулся, явив себя во всей красе, во всеоружии. Но она всего лишь сползла с меня, но не сбежала, осталась сидеть рядом. Сглотнула, но продолжала смотреть на меня во все глаза. И взгляд её вовсе не был испуганным, нет. Он был ждущим… Грудь её тяжело вздымалась, а под тканью футболки напряжённо выпирали крохотные соски.

— Пришёл директор и отбил телеграмму, — хрипло добавил я.

Обхватил её талию рукой, потянул на себя, обнял, повалил на себя, прижал теснее. Прошептал на выдохе:

— Дорогие жена и дочка, дзинь-точка…

И впился поцелуем в губы… Она отвечала, с тем же жаром, с каким я на неё накинулся.

Когда избавил её от шортиков — даже не заметил, но отчётливо помню, как перевернул её на спину, навис сверху, опёрся на согнутую в локте руку, боясь её раздавить своим телом. Она откинула голову назад, я проложил губами дорожку вдоль шеи, приник к ключице. Затем на мгновение привстал и рывком сдёрнул футболку.



Какая же у неё восхитительная грудь, круглая, маленькая, в ладонь бы уместилась. Я обвёл языком розовую ареолу, втянул губами упругий сосок. Скорее, почувствовал, чем услышал сдавленный стон. Девочка моя, шептал я, вычерчивая на её коже круги и вензеля. Когда добрался до её трусиков, она как будто внутренне сжалась, но отталкивать меня или отстраняться не стала.

Я старался не торопиться, сдерживал себя, как мог, руками ласкал её бёдра, живот. И лишь пару раз совсем слегка, вскользь, как будто случайно, коснулся её там, через ткань трусиков. И оба раза она судорожно вздрагивала. И оба раза я призывал все силы, чтобы не наброситься на неё тут же. Потому что хотел её до одури, до ломоты в теле, до вязкой темноты перед глазами. И оттягивать этот момент становилось всё сложнее и сложнее… И её дрожь, её затуманенный взор, её полураскрытые губы и тихие стоны лишь взвинчивали это желание до предела…

65. Кирилл