Но он как будто разгадал или почувствовал, взгляд его сделался какой-то радостно-шальной. И я зачем-то добавила:
— Ему было… очень больно это слышать.
— Могу представить, это жесть, — ответил он, всё равно продолжая улыбаться. — Нет, ты не думай, мне отца реально жаль. Просто…
Он замолк, вгляделся в моё лицо.
— Я так соскучился.
— Я тоже.
О, такого откровения я от себя даже не ожидала. И закусила, смутившись, нижнюю губу.
— Я только что приехал. И сразу с корабля на… Володарского, семнадцать, — он бросил взгляд на номер дома, будто поверяя. Потом снова посмотрел на меня, посмотрел серьёзно, без тени шутки: — Прости меня, что тогда… ну, сомневался в тебе, не стал тебя слушать…
— А теперь не сомневаешься? — спросила я и затаила дыхание.
— Нууу, — Кирилл скроил гримасу. Но ему шло. — Я же такой офигенный. А ревность — удел слабаков, да?
Я видела, что он нарочно пытается всё свести к шутке, только не понимала, почему. Чтобы загасить эту неловкость поскорее или чтобы скрыть собственную неуверенность, которую выказал в первый момент и теперь прятал? Или и то, и другое?
Впрочем, какая разница? Главное, он пришёл, он мне верит.
— Как же хорошо, что ты приехал, — вымолвила я.
Взгляд его снова сделался серьёзным и нестерпимо пронзительным. Он порывисто обнял меня, прижал к себе.
Вот оно счастье, подумала я, закрыв глаза…
64. Кирилл
На другой день после нашего ночного разговора Кристинка вела себя так, будто ничего и не происходило. Веселилась вовсю. Активно флиртовала с Рогозиным. И даже Димасу перепало немного нежности.
— Тебе реально совсем на неё пофиг? — интересовался Димас. — А если б я с ней замутил?
— Мне не пофиг, мне жалко Кристинку. Она ведь только вид делает, что ей весело и всё по приколу. А на самом деле… ну плохо ей. Видно же. Вот она и выпрягается.
В груди закопошилось чувство вины. Из-за меня же ей плохо, но и поделать ничего не могу. Что тут можно поделать?
— Так я, может, это… утешу её? Ты как, не против?
— Ты реально с Кристинкой замутить надумал? Не, даже не думай. Она тебе не переходящее знамя. Ей и так стрёмно. Но если ты всерьёз и с далеко идущими намерениями — тогда мне жалко тебя.
Димас, вечно весёлый и лёгкий Димас, вдруг буркнул:
— Не надо меня жалеть.
И сам помрачнел и отвернулся. Меня осенило:
— Димасик, тебе что, Кристинка нравится? В смысле, у тебя к ней какие-то чувства или что?
Он молчал.
— А что ж ты раньше не говорил?
— А как ты себе это представляешь? Она же твоя девушка. Короче, давай не будем больше об этом. Считай, и этого разговора тоже не было.
Димас меня, конечно, изумил. Столько молчал, ничем не выказывал даже. Когда мы с ней ссорились, всегда первый нас мирил. Я вот не уверен, что был бы способен на такое великодушие.
Нет, я бы точно вот так, как он, не смог…
Этот день я ещё кое-как протянул, а на следующий рванул домой. Рогозин, Димас, да и остальные отговаривали, я и сам себя пытался вразумить, что ничего за три оставшихся дня не изменится, что ещё неизвестно, стоит ли к Эле мчаться, и, может, только хуже станет, но, опять-таки, ничего поделать с собой не мог.
Так что с утра на рейсовом автобусе уехал в город и прямиком к ней.
Подходил к её дому и нервничал. Ну, не то чтобы… просто не люблю неизвестность, а тут я не знал, чего ждать, что скажет она, что сделает, что вообще будет. Шёл наобум. И сердце бухало в груди как молот.
С Кристинкой не так всё было. С ней я начал встречаться из спортивного интереса. Она, конечно, мне нравилась, но чисто визуально, это потом, позже, постепенно запал на неё, привык, скучал. Поэтому было легко.
А тут… А чёрт знает, что тут. Вроде как мы и встречаться толком не встречаемся, а уже так хреново. И так тянет к ней, что терпеть невозможно.
Я вглядывался в её окна, но видел в них лишь блики яркого солнца. А потом хлопнула подъездная дверь, и вышла она, Эля. Сделала несколько шагов, потом увидела меня и остановилась.
А я увидел её, и в груди снова пронзительно защемило. Все вопросы, что роились в голове и гудели, не смолкая, как-то сразу забылись. Хотелось одного — просто прижать её к себе покрепче. Что я и сделал.
Потом мы пошли с ней в ближайший магазин, выпросили пару пустых коробок, а заодно купили тортик и ещё всякой всячины полный пакет.
По дороге она рассказала в двух словах о том, как поговорила с отцом. Я не знал, что на это ответить. Видно было, что это её до сих пор гнетёт.
Да что уж, мне и самому было не по себе, отец как-никак. Нет, я кайфовал так, что сердце заходилось, но это было счастье такое… странное — острое, пьянящее, но немного с привкусом горечи. Наверное, оттого, что тяготили мысли о предстоящем с ним разговоре. Если он и правда любит Элю, как ему всё объяснить, как преподнести, чтобы понял? Как вообще можно такое понять?
Я отгонял эти мысли. Не хотелось портить момент. Хотелось насладиться им в полной мере, а этот разговор, решил, обдумаю потом, завтра.
Как только мы пришли, она тут же принялась готовить что-то вкусное, а я крутился рядом и мешал ей, то и дело норовя обнять её. Соскучился же.