Тот, кто должен

– А у меня никого нет. Была подруга, но стала за моей спиной… Ну, как обычно. Типа хотела, как лучше.

– Я понял.

            Ольга пригляделась к кафельному полу.

– Тут точно чисто?

            Мих присел на диван.

– Я не знаю.

            На миг ему показалось, что она еле стоит на ногах, но она спокойно подошла, села рядом, чмокнула его в щеку.

– Трудно верить в такие вещи. Как будто все хорошо. А время тик-так, да?

            Они пошли в душ, снова стояли под каким-то водопадом, словно мимо них падали тонны воды и уплывали в самые далекие океаны, а они оставались – на берегу канализации. Ольга пыталась не намочить лицо, чтобы не смыть косметику.

– Придет он сегодня? – спросил Мих о Попове.

– Придет.

– И ты сможешь с ним трахаться? После меня?

– Конечно, смогу. А что тут такого? На шею ему брошусь и скажу: «Давай скорей трахаться!» Я же симпатичная, я для этого и создана. Эта старая туша – мой приз. Выиграла.

            Да, для этого.

            Для этого и существуют сауны. Для этого существуют в саунах комнаты отдыха. Для того чтобы отдохнуть. А не для того, чтобы так бешено колотилось сердце. Не для того, чтобы душила злоба. Не для того, чтобы задыхаться, прогоняя, как наваждение, мысли о бедрах Вероники, о туше ее отца, о Ленкином животе…

Ольга отпихнула его, освободилась.

– Дурак! Какой ты дурак! Мне больно.

– Я хотел, чтобы ты после меня не смогла.

– А я смогу!

            Они сидели совершенно голые по разным краям продавленного дивана. Молчали, словно, действительно, поссорились. И Мих думал, что никогда, ни с одной женщиной, он не чувствовал себя настолько обнаженным и беззащитным. Хотелось прикрыться хоть дымом – заслонить душу.

– Оль, дай сигаретку…

            Она подала пачку и стала одеваться.

– Не знаю, Миша, что это и как называется. Но для развлечения – слишком больно…

– Заживет, – сказал он.

            Выйдя из сауны, вызвали два разных такси.

            Плакаты «Любимая, я люблю», расклеенные на стенах, уже были разрисованы усами, бородами, рогами, членами, въезжающими в рот или взгроможденными на пышную прическу «любимой», но бигборды на высоких опорах, по-прежнему хранили целомудренность.

– А страшная эта телка, – прокомментировал таксист. – Страшная. А, говорят, стриптизершей работает в клубе каком-то.

            Мих отвернулся. Казалось, что уже несколько месяцев вертится вокруг тех же ситуаций, в кругу тех же мыслей, по тем же осям. Заклинило.

– Мог бы предупредить, что ночевать не придешь! – мама укоризненно покачала головой.

– Извини, извини. Фуршет же был. Вылетело из головы.

            Он еще пытался что-то сказать, пока она не отвернулась, не махнула рукой, не ушла к себе.

– И где ты был? – спросила она.

– У… девчонки одной.

            Тамара Васильевна опустилась в кресло.

– Мам, не волнуйся.

            Она молчала.

– А ты никогда не писала ему?

– Кому?

– Отцу.

– Отцу? Зачем? – она искренне удивилась.

– А я писал. Одно большое письмо писал. Заново начинал, продолжал. Письмо росло и росло. Одни события устаревали, и я их вычеркивал, добавлял другие. И не выслал, конечно. Я и адреса его не знаю.

– Ты хочешь, чтобы я нашла тебе адрес? – она раздраженно поднялась, оправила складки халата.

– Нет. Может, тогда и хотел. А потом я сам очень много писем таких прочел – в консультации. Все неотосланные письма похожи. И мне казалось, что если бы писала ты – это были бы какие-то очень правильные письма, сдержанные, очень умные письма…

– Вообще не понимаю, к чему ты это – так вдруг. 

– А ты почувствуешь, когда он умрет?

            Она молчала.

– Я боюсь, что я не почувствую. Я точно знаю, что я не ничего не почувствую, – сказал Мих. – И я не уверен, что он еще жив.

– Я вообще о нем не думаю. Жив, мертв – какая  разница? – Тамара Васильевна дернула плечами. – Ничего такого у нас с ним и не было – общего. Ну, кроме тебя.

            Мих кивнул. Он был общим. Он был и есть – общая память о том, что, кроме него, не было ничего общего.

30. ЖАРЕНОЕ МОРОЖЕНОЕ

            С самого утра в коридоре караулил Пантин. Протопал за Михом в кабинет.

– Михаил Александрович, бухгалтер все пересчитала. Действительно, ошиблась.

            Выложил четыре знакомых конверта – значительно утолщенные, как потом убедился Мих, с совершенно другими суммами.

– Я надеюсь, подобной ошибки больше не повторится? – спросил Мих напрямую.

            Пантелеевич выкатил наивные глаза – до  глубины души обиженного человека.

– Миша, я все лично проконтролирую! И, может, поужинаем в знак… исчерпания инцидента? Все за мой счет – без вопросов.

            Мих взглянул озадаченно. Василий Пантелеевич немного ссутулился, ожидая ответа, рассматривал что-то за окном, отвернувшись от него.

– Конечно, с удовольствием, – кивнул Мих.

            Хотел добавить, что никогда не отказывается выпить на халяву, но сдержался. Пантин заметно просиял. Может, «инцидент» задел его больше, чем он хотел показать. Может, он опасался, что Мих пожалуется Веронике, хотя вряд ли организовывал «ошибки бухгалтера» без ее ведома. Как бы там ни было, согласию Миха он обрадовался.

            В Интернете Мих почитал о шопоголиках – набрал общих фраз, украсил анекдотами и примерами из фильмов – материал сложился без особого труда.