Вздыхаю, кошусь на туалет. Что она там, заснула, что ли?
— Привет, Гриша, меня зовут Лера. Сейчас мы тебя разденем.
Примеряюсь к пуговице правой рукой. Никакого захвата, пальцы еле двигаются.
Женя застывает в дверях и начинает громко извиняться.
— Я опять не подумала, прости меня, Лера. После беременности мозги вообще не включить, а тут ещё недосыпание.
— Всё в порядке, Женя. Это я так, попробовала правой рукой, на всякий случай. Я хорошо владею левой.
Без труда расстёгиваю пуговицу и берусь за молнию.
А вот снимать комбинезон одной рукой трудно. Гриша крутится на диване, смеётся, считая это игрой.
— Ты — хирург, да? — тихо спрашивает Женя, глядя, как я неловко катаю её ребёнка по дивану.
— Была.
Я ничем себя не выдала. Ни всхлипом, ни печалью в голосе. Ничем, кроме одинокой слезинки на скуле, но кто считает слезинки? Если отвернуться — никто.
— А теперь?
Вопрос на миллион долларов.
— А теперь я — Лера Леонова.
— Твоя семья знает?
— Нет.
— А друзья?
— У меня нет… Знают.
Мои друзья — это коллеги. Рабочая дружба не переживает такого падения, такого разрушения. Им сказали, что я сорвалась, навредила себе, а я не стала делиться правдой. Коллеги — это не то, что друзья. Мы держимся вместе, выживаем. На этом всё. Они пытались помочь, честно. В пределах возможного, конечно. Но мы вылеплены из одного хирургического теста и прочно сидим в одной колее. Чтобы вытолкнуть меня на поверхность, потребовался АД.
Звучит забавно, да? Для того, чтобы выжить, мне потребовался АД. Я живу «в аду». Странное прозвище.
— Хреново, — вздохнула Женя.
Суммировала всю мою историю одним словом. Молодец, Женя, писательницей будешь.
— И не говори, хреново. Кофе хочешь?
Женя кивнула и забрала у меня Гришу. Села к столу, и мы все вместе играли с игрушками. Рука ныла, но я честно закончила упражнения.
— Слушай, Лера, скажи честно: АД что, действительно купил тебе собачьи игрушки?
— Да, купил. Откуда им ещё взяться?
— Обалдеть.
— Да ладно, чего уж. Собачьи или детские, никакой разницы, всё равно они пока не подходят, я еле двигаю пальцами. Надо идти в специальный магазин. Я запустила руку, теперь вот болит, надо разрабатывать с нуля. Завтра поедем в клинику, там посмотрим. АД пытался мне помочь, вот и купил мячи. Хотел показать, что нельзя бездействовать, надо хоть что-то делать. Нельзя вариться в собственном соку.
— Ему удалось тебе помочь?
— Да, удалось. Я же здесь. Сижу вот, играю с мячиками.
— Знаешь, однажды я подарила АДу кактус.
Позвякивая погремушкой, Женя вздохнула. Ушла глубоко в мысли, и мне хотелось достать её оттуда, чтобы снять налёт горя с её от природы улыбчивого лица. Хотелось удержать её на плаву, как АД держит меня.
— Ещё кофе будешь? — Я включила кофеварку.
— Нет, мне хватит. Пора заняться обедом.
— Так что там с кактусом?
— Да ничего. Ты видела в доме кактус?
— Нет.
— Вот и я о чём. Я поставила его прямо здесь, посередине стола. С мая по октябрь АД живёт на даче. Сейчас-то он приезжает только из-за меня, а как потеплеет, переезжает сюда насовсем. Он завтракает за этим столом каждый день, поэтому я и поставила кактус там, где заметно. Так вот, сама видишь: нет кактуса, сдох. Вот ты мне скажи, что надо такое сделать, чтобы убить кактус? Только если утопить. А вот АД умудрился. К чему я… АД никогда ни о ком не заботится, он — одиночка.
— А ты?.. — я не успела сдержать вопрос и поспешно извинилась.
— Да ладно, резонный вопрос, — махнула рукой Женя. — Я болтаюсь у него на шее, как камень, да ещё Гришка тут. Припёрло, и у АДа не было выбора, так как мы — родня. Моего мужа сбило поездом два месяца назад, а они — братья. Муж служил в Мурманске, мы привыкли там за эти годы. После его смерти я совсем пропала, не знала, что с собой делать. Месяц провалялась в постели, даже не причёсывалась. Кроме АДа, родни нет, уж так получилось. А он прилетел, проторчал с нами невесть сколько. Всё устроил, оплатил. Продал квартиру, оформил документы, а потом забрал нас с собой. У нас уже давно здесь дача построена, даже машина есть. Мы готовились переехать поближе к АДу, семья-таки, брат. Вот и приехали. Всё так странно, я даже толком не распаковалась.
Кофеварка тихо насвистывала, и этот звук казался чудовищным вторжением в тихое горе маленькой семьи. Вырвав штепсель из розетки, я закрыла глаза. Если сосредоточиться, если задуматься, то я найду слова. Не врачебные, не вежливые, а настоящие, человеческие. Такие, которые удержат Женю на поверхности, не позволяя погрузиться в себя.
Я не знаю, что сказать. Я не умею грубо и прямо, как АД, или мягко и тонко, как Женя.
— Мне больно за тебя. За вас всех.
— Чего уж, — отмахнулась она. — У меня есть Гришка. Тебе хуже, чем мне. Я потеряла мужа, а ты — саму себя.
Откуда этой печальной женщине известна моя тайна?
— Если хочешь кофе, придётся звонить АДу, — усмехнулась Женя.
— Почему?
— Ты с испугу штепсель выдернула, а это сбивает программу. Надо ввести код, потом нажать на всякие кнопки. На днях Гришка дёрнул за провод, так АД потом минут десять меня учил. Всё равно не запомнила.
— Не хочу беспокоить АДа, сварю на плите.