Тот, кто меня вернул

Например, я получу объяснение тому, что между нами происходит. Зачем он забрал меня к себе, какая ему разница, жива я или нет.

Точно изменится.

Уже изменилось, когда мы встретились в лифте. Изменилось, когда он привёз меня на дачу. Когда взял на себя право управлять моей жизнью. Изменилось прямо сейчас, когда я коснулась его губ. Дело не в романтике, а в том, что его уверенность держит меня на плаву.

До сегодняшнего дня я не хотела плавать, я собиралась утонуть.

Но АД пытается меня вернуть. Он заставляет меня жить. Понемногу, от завтрака до обеда, разминать застывшие пальцы, массируя в них всё ещё теплящуюся жизнь. Разгонять тёмные мысли и просто смотреть на сегодняшний день. Никуда больше.

Это очень сильно, не каждый на такое решится.

Становясь врачом, ты с самого начала знаешь, что тебе дана лицензия спасать жизни. Нести ответственность настолько громоздкую, что ноют плечи. Помогать другим становится привычкой, потребностью, порой зависимостью. Ты знаешь, как это делать, тебя учат. Для этого имеются учебники и пособия.

АД забрал меня по наитию, назвал это причудой. Всего за один день смог выбить меня из колеи, ведущей к саморазрушению. Без учебников и лицензий он держит меня на плаву. Лечит меня по собственному рецепту. Порой грубому и совершенно нелогичному, но сегодня он сработал. Расшатал меня, разбудил, а это — начало. Многие старались, но метод АДа — единственное, что смогло сдвинуть меня с места.

А это значит, что он прав, — нам лучше не прикасаться друг к другу.

Я закрылась в спальне, но осталась у двери. Прислушивалась к звукам в коридоре, словно они могли выдать мне мысли АДа. Сейчас щёлкнет замок ванной, АД включит душ, и я засну под успокаивающий шум воды. Почему он так долго возится? Почему в коридоре так тихо?

Подкрадываюсь к двери и напрягаю слух. АД мог уйти в свою комнату, мог спуститься вниз, чтобы запить моё непристойное предложение пивом. Но в доме слишком тихо. Он уехал? Не могу справиться с любопытством и бесшумно приоткрываю дверь.

АД не сдвинулся с места. Его пальцы касаются губ — там, где совсем недавно прижимались мои. Гладят. Нахмурившись, он проводит языком по нижней губе, пробуя на вкус след моего поцелуя.

Заметив меня, АД отдёргивает руку и, выругавшись, захлопывает за собой дверь ванной.

В горле нарастает снежный ком, словно катится с горы. Не я одна озадачена нашим странным притяжением. АД тоже сбит с толку. Когда мы встретились в лифте, он вёл себя странно, как и я. Его попытка спасти меня от Седова — это вообще разрыв шаблона. А теперь… Мы оба пытаемся разобраться в этой тяге. В ней есть опасность, зацепка, от которой не отделаешься. В ней скрыто то, что однажды меня ранит. Сильно.

* * *

Когда я спустилась к завтраку, АД допивал кофе. Девять утра — а он всё ещё дома, вальяжно растянулся на диване, уставившись в газету. Щадящая у него работка, мне бы такую. Не спешит по утрам, собирается возить меня в клинику несколько раз в неделю, а при этом явно не бедствует.

— Я думала, ты уже уехал.

— Надеялась?

Да, я надеялась избежать неловкого утреннего взгляда.

«Помнишь, как вчера вечером ты отказался со мной спать? Так вот, я совсем не обиделась. Ну, совсем. Нисколько. Наоборот, я рада. Всю ночь прыгала от радости».

Я и на самом деле не обижаюсь, но вчерашняя сцена встряхнула нас, нарушив баланс. Что-то должно щёлкнуть, встать на место, чтобы мы смогли продолжить наше странное сосуществование. Нас надо вправить, как сустав.

— Ты позавтракал?

— Да.

Четыре фразы — неплохо для утренней беседы. Вполне достаточно. Пусть уедет поскорее, а я займусь делом. Не знаю, каким, но дело найдётся.

Достав из холодильника яйца, смотрю на них, как альпинисты смотрят на Эверест. Хочется яичницы. Разбить яйца одной левой, отделить скорлупу, взбить с молоком, солью и перцем…

Не справлюсь.

Выпью молока. Я ж не в поход иду, зачем мне столько калорий. Молоко и банан — самое то, отличный женский завтрак.

Кладу банан на разделочную доску, ножом отсекаю концы и подцепляю край кожуры. Ногтем вскапываю белую плоть.

АД смотрит на меня поверх газеты и молчит.

— Рабочий день давно начался, — бурчу, слизывая сладкий фрукт с пальцев. АД послушно откладывает газету и поднимается на ноги.

Поставив чашку в раковину, показывает на неё глазами.

— Вымой посуду.

— Сам вымой.

Покачав головой, АД кладёт руку на моё плечо.

— Ты на меня обиделась. — Он констатирует факт без доли смущения или сочувствия. Скорее, обвиняет.

— За что? — приседаю, высвобождаясь из его рук. Я не собираюсь мыть его чашку, и это не имеет ничего общего с обидой.

— За то, что я не стал с тобой спать.

— Нет, АД, я не обиделась. — Говорю честно, приложив ладонь к груди для пущего эффекта. Приложила бы и вторую, но она не разгибается. — Вчера был тяжёлый день, и я сорвалась. Я не люблю чувствовать себя слабой. Прости. Это никогда не повторится.

«Это не повторится», — сказала я Ярославу Игоревичу после опоздания. Я сдержала слово: я больше не опаздываю на работу, потому что я на неё не хожу.