Тот, кто меня вернул

— Что искать? — обыденно поинтересовался охранник, привыкший к семейным разборкам.

— Всё, что найдёшь.

Обыск занял не больше пары минут, после чего охранник повернулся к Стасу с пустыми руками. Если не считать оружия, бумажника и ключей.

— Теперь я! — отодвинув АДа, я шагнула вперёд.

— Нет! — АД рванулся ко мне, но я предупреждающе подняла руку. — Я хочу, чтобы меня обыскали, — повторила его слова.

Профессиональный обыск несколько отличается от проверки, которую проходишь в аэропорту, причём не в лучшую сторону. Если бы в этот момент я волновалась о своём достоинстве, у меня нашлись бы причины для расстройства. Особенно если учесть, с каким рвением охранник разминал мою грудь.

Поправив одежду, я встала рядом с АДом, и он взял меня за руку.

Охранник пожал плечами, обозначив безрезультатность поиска, и тогда Стас приказал ему обыскать палату.

Десять минут бессловесного ожидания.

Василий утомлённо дремал, а остальные следили за обыском.

Ничего.

— Вы всё равно… я же видел… я точно знаю… на видео всё записано… я не понимаю, что ты держала в руке… ты же протягивала руку, Лера… Что ты в ней держала? — Лицо Стаса пошло красными пятнами, и он вцепился ногтями в колени, причиняя себе боль. Шипел, брызгаясь слюной сквозь сжатые зубы. Это ж до какой степени надо ненавидеть АДа, чтобы так сорваться?

Выплеснув эмоции, Стас сник. Зажмурился так сильно, словно выталкивал из памяти увиденные образы.

Тишину разбил спокойный голос Василия.

— Лера, сделайте любезность, порекомендуйте моему сыну хорошего психиатра. — Кряхтя, он повернулся на бок, натягивая одеяло до ушей. — Все вон! — приказал громко, и тут же, спохватившись, добавил: — К вам, Лера, это не относится, но прошу вас, сделайте так, чтобы мой сын ушёл. Сил на него нет. И если можно, дайте мне что-нибудь от головной боли.

Мы с Василием Седовым сплелись взглядами. Так прочно, что меня как магнитом потянуло ближе к больничной постели. Остатки былой силы магната, взгляд обессилевшей кобры.

Ещё день-другой, и он придёт в себя, но сегодня им правят вселенская усталость и разочарование, незнакомое мне, но безумно приевшееся его сыну.

Если бы взгляды могли говорить, Василий сказал бы… что?

Клянусь, не знаю.

Пока Стас разворачивает кресло, я иду к двери, еде передвигая одеревеневшие ноги. Как на ходулях. Задеваю гипсом дверь, и Василий поднимает голову с подушки, следя за моим уходом. Узнал или нет?

Это важный вопрос. Но ещё больше меня волнует другое — куда делся инсулин, который я нашла в процедурной? Ведь я взяла его, не так ли?

Помню, как смотрела на стеклянный флакон, касалась его, слушая щебетание медсестры.

Я не взяла его. Оставила на месте. Как не взяла и шприц.

Я не собиралась причинять вред Василию Седову. Я пришла в больницу, чтобы подержать месть в руках и уверенно поставить её обратно.

Даже в момент полной, сумасшедшей, слепой одержимости я осталась верна себе.

А это значит, что Седову не удалось меня разрушить. Этого достаточно, чтобы построить новую жизнь. Какую — не знаю. Главное — мою, настоящую.

Я остановилась в коридоре, впервые за последние двадцать минут вдыхая полной грудью. Месть отпустила меня, в этот раз — навсегда.

На автопилоте дошла до процедурной. Медсестра всё ещё возилась с лекарствами и встретила меня с улыбкой.

— Седову полегчало? — спросила она, копаясь в бумагах.

— Пока ещё нет. — Пролистав историю болезни, я выбрала лекарство и достала шприц.

— Выпишите, пожалуйста, на следующие сутки, чтобы я могла давать ему по требованию, — попросила медсестра.

Выписала. Левой рукой, не дрогнувшей ни на одной букве.

Вымыла руку под пристальным, оценивающим взглядом медсестры и вернулась в палату Седова.

Стас поджидал в коридоре у дверей. Бледный, выцветший, безумно уставший, он следил за шприцом в моей руке, словно тот был гранатой.

АД стоял рядом.

Протиснувшись мимо них, я зашла в палату и подошла к Василию Седову.

— Я введу лекарство прямо в капельницу, — объяснила спокойно. — Должно подействовать через несколько минут.

Василий утвердительно промычал в ответ и приоткрыл глаза.

Помутневший взгляд остановился на моих руках, на гипсе, потом на моих глазах.

Я пыталась найти в себе хоть частицу ненависти, хоть крохотный позыв мести. Ничего.

Только желание исполнить врачебный долг и выйти из палаты.

Может, ещё капля сочувствия к больному человеку.

Мне не нужна драма, и я не собираюсь пугать Седова и доказывать свою власть над ним. Этот момент ничего для меня не значит. Совершенно ничего. В душе — полное безветрие.

Подношу флакон к его лицу.

— Вот, посмотрите. Этот препарат называется…

— Не надо объяснять, — Василий закрывает глаза и морщится. — Колите!

— Хочу, чтобы вы знали, какое лекарство попросить у медсестры…

— Колите! — повышает голос почти до крика.

Нажимая на поршень, снова встретилась взглядом с Седовым. Он чуть заметно кивнул. Поблагодарил?