Тот самый

Такой ответ меня не устраивал. Я надеялся отыскать единственно правильную формулу подобно краеугольному камню, но сейчас я всё ещё не понимал, как не совершить ошибку. Как не бегать от одной фальшивой влюблённости к другой, словно моя мама, в надежде, что одна из них окажется той самой.

– Ты всё поймёшь, – добавила Элла, видя мои сомнения. – Просто позволь себе чувствовать.

Просто позволь – это звучало так, будто я мог переключить в себе тумблер и настроиться на нужную волну. Под пристальным взглядом Эллы я кивнул, делая вид, что всё понял, и она забрала у меня фотографию. Аккуратно вложила её в стопку и спрятала в железной коробке из-под печений.

Этот жест говорил: «время для воспоминаний закончено». Когда-нибудь и мои воспоминания окажутся в железной коробке.

Ещё полчаса я послонялся по дому подобно призраку, бесцеремонно заглядывая в каждую комнату, снова вернулся к карандашным рисункам Лизы и спустился к Элле. Мы выпили чай, разговаривая об одной из пьес Шекспира, которую я недавно прочёл, и я уехал. Уехал, оставив Эллу наедине с железной коробкой воспоминаний. Я не оборачивался, но знал, что Элла стояла у окна, сдвинув штору полупрозрачными артритными пальцами, и смотрела мне вслед. Тусклые глаза, утратившие жизнь, следили за мной, пока я окончательно не скрылся за поворотом.

В доме-призраке я дал себе обещание, и я был намерен его выполнить.

На этот раз мой путь лежал не к дому на Черепаховой горе. Кусты сирени, росшие по краям дороги, наполняли воздух сладковатым ароматом. Бледно-сиреневые лепестки пестрели на фоне зелёной травы. Повсюду слышалось жужжание насекомых.

Я остановил велосипед под каштаном, сел на скамейку и принялся нервно теребить чёрный шнурок на шее. Заглядывая в квадратное окно, я с волнением ждал появления мистера N. Когда приходится чего-то ждать, время замирает, и секунды превращаются в часы. Я должен узнать, тот ли он самый для мамы. Кроме меня о ней некому позаботиться.

Разбитое окно стало целым, и я подумал, не бросить ли в него камень снова. Когда я опустил взгляд в поисках подходящего камня, из-под арки кирпичного дома вынырнул силуэт мистера N. Он сел в чёрную машину: звук тарахтящего мотора нарушил тишину, и машина медленно покатила по дороге вдоль дома. Я поехал за ним, чувствуя, как медное перо нагревалось на солнце. Я превратился в одного из детей Голдинга на необитаемом острове. Я охотился, словно индейский вождь, только моей добычей были не орлиные перья, а знания.

С этой секунды, когда руки коснулись ржавого руля, мои дни превратились в дни выжидания. Каждое утро я уходил из дома и садился под тенью ветвей каштана, вглядываясь в окна до рези в глазах. Я знал маршрут мистера N. от и до, я знал, какими дорогами он предпочитал ездить, я знал, что он обедал в торговом центре на втором этаже, заказывая пасту со шпинатом и кофе без молока. Я стал его тенью, о которой он не подозревал. Стоило ему сделать шаг, и я делал шаг, стоило ему остановиться и перевести дыхание, я делал то же самое.

Ещё ни разу я не видел с ним маму. Ни за пыльным окном, ни под низкой аркой кирпичного дома, ни на пассажирском сидении автомобиля – её не было нигде.

Однажды мистер N. едва меня не заметил. Когда я ехал на велосипеде, за мной увязалась дворовая собака. Она разлаялась, и я в последний момент успел свернуть за дом перед тем, как мистер N. обернулся. Скорее всего, ему не было дела до мальчишки на ржавом велосипеде, но я не хотел рисковать. Всё должно быть правильно.

Когда маршрут был изучен наизусть, я дал себе послабление.

Иногда я оставлял место слежки и уходил на прогулку с Алисой, Жекой и Киром. Порой мы поднимались на наше место, разглядывая раскинувшийся перед нами город, порой мы оставались в парке на лужайке или часами просиживали в кафе. Я поглядывал на время и представлял, где в это время находился мистер N.

Жека повеселела. В первую встречу она рассказала о матери, больной раком. Жека практически никогда не говорила о ней и не отвечала на вопросы, только Кир проговорился, что её матери стало лучше. Жека заслуживала того, чтобы всё в её жизни становилось лучше. Мы так и не поговорили о нашем поцелуе, а я не мог подобрать подходящего момента. Возможно, подходящих моментов для таких разговоров вообще не существует.

Я всё ещё гулял с лабрадором соседки, а иногда к нам присоединялся Кир. Обычно мы носились по парку вместе с Себой, кидая ему мячик, а после заваливались у широких корней дуба. Мы молча читали. Наши плечи едва соприкасались, но мы были далёко от земных оболочек – в вымышленных мирах. Открывая новую книгу, мы каждый раз подвергаем себя риску: мы вторгаемся в авторский мир, не зная, что нас ждёт, и полностью принимаем его законы.

– Ты спрашивал, о чём я мечтаю, – сказал я, откладывая книгу в траву.

Кир бросил на меня удивлённый взгляд поверх книги. Я выжидающе молчал.

– Так мы молчим или говорим?

– Спроси меня ещё раз.

Я неосознанно коснулся пальцами корешка книги, поглаживая глянец.